жит схемы, отвечающие за универсальную грамматику. Когда Эриксон расчленяет свое полное сообщение, производя аналоговое маркирование отдельных коммуникативных блоков, некоторые из совокупностей (опять же совокупность В в примере) состоят из паттернов, приближающиеся по своей упрощенной форме к паттернам, характерным для универсальной грамматики>17. Когда доминантное полушарие занято нормальной обработкой грамматически правильного полного сообщения, для недоминантного полушария оказываются доступными отдельные коммуникативные блоки с их более простыми паттернами. Тем самым у нас появляется возможность принять сообщения, полученные в недоминантном полушарии, и прореагировать на них, не осознавая этого.
Эти три соображения, разумеется, не исчерпывают возможности аналогового маркирования Эриксоном языкового материала, но обеспечивают исходный базис для анализа необычного воздействия и эффективности этого приема.
Хаксли пробудился, потер глаза и заметил: «У меня необычайное чувство, что я находился в глубоком трансе, но это был совершенно бесплодный опыт. Я припоминаю, как вы предложили мне глубже погрузиться в транс, и я почувствовал, что полностью готов подчиниться, и хотя мне кажется, что большая часть времени пролетела незаметно, я почти уверен, что состояние глубокой рефлексии было бы более плодотворным».
Поскольку он не поинтересовался тем, который час, состоялся бессвязный разговор, в котором Хаксли сравнил определенное, но расплывчатое восприятие внешних реалий в легком трансе с определенно худшим осознанием внешнего мира в среднем трансе, которое сопровождается странным ощущением легкого удовольствия от того, что эти внешние реалии могут стать в любой момент устойчивой действительностью.
Затем я спросил Хаксли о реалиях в глубоком трансе, из которого он только что вышел. Он задумчиво ответил, что припоминает, как смутно почувствовал, что погружается в глубокий транс, но что ему на ум не приходят какие бы то ни было воспоминания, связанные с трансом. После короткого обсуждения гипнотической амнезии, когда было высказано предположение, что у него, быть может, проявляется подобный феномен, он засмеялся от удивления и заявил, что обсуждение подобной темы было бы весьма интригующим. Затем был продолжен бессвязный разговор, после которого я ни с того ни с сего задал Хаксли вопрос: «В каком вестибюле вы поставили бы это кресло?» (с указанием на соседнее кресло). Его ответ был примечательным.
