Прошло довольно много времени, после того как прозвучал вопрос Эды, и Адам, вероятно, забыл бы о нем, если б не ощущал на себе пристальных, выжидающих взглядов обоих друзей.
— Они наверняка что-то замышляют, — заявил он. По его тону можно было понять, что Михала он осуждает и всей душой на стороне Вилема.
— Как я уже говорил, у меня такое чувство… я убежден, что сам по себе завод — дело хорошее, оно касается нас всех, — продолжал Вилем. — Исчезнут наши вечные трудности, не придется далеко возить овощи, да и люди в городах получат консервы куда более полезные, потому что они будут изготовлены из свежих продуктов. Само собой, речь идет не только об овощах и фруктах, но и о мясе. Там бы приготовляли и консервировали всякие гуляши, зразы, тушеную говядину с овощами да и что-нибудь специально для тех, у кого больной желудок или там желчный пузырь. Завод — дело стоящее, спору нет, так что мы будем считать его нашим делом. Но в то же время, я думаю, мы должны теперь, когда близятся выборы, сделать еще что-нибудь такое, что каждый мог бы оценить как дело полезное и необходимое всему селу. И тогда все на селе убедятся, что мы не какие-нибудь хапуги, которые пекутся только о том, чтобы отхватить себе кусок пожирнее. Тут надо сделать что-то этакое — ну, словом, для души! Пусть все еще раз осознают, кто открыл им этот путь и кто постоянно заботится о процветании села; пусть все знают, кто действительно хочет для них только хорошего, самого лучшего. Для нас это чертовски важно. Ведь речь идет о доверии!
Сделав столь пространное заявление, Вилем наполнил стакан и одним махом выпил.
— Кто больше всех стоит у меня поперек горла — так это Касицкий, — добавил он.
— Что верно, то верно, — подтвердил Эда. — Нужно бы прокатить его на этих выборах. Председателем национального комитета должен быть кто-нибудь другой. Я никогда не забуду, как он выступал против нас, вставлял нам палки в колеса.
О Михале ни Вилем, ни Эда даже словом не обмолвились — его положение в селе было теперь более чем прочным.
— Я считаю, что лучше всего было бы, если б этот пост снова занял Вилем, — нерешительно заметил Адам, — Как было раньше.
— Нет! — заорал Вилем. — Нет, ни в коем случае! А вот придумать что-то мы должны!
На него вдруг нашла усталость. А вместе с нею и уныние. Но в то же время росла и его решимость не попасть в западню, избежать ловушки, дразняще пахнущей салом, обойти силки, разложенные на тропе, протоптанной многими поколениями пореченских бедняков и ненасытных стяжателей, ищущих мерцающее где-то счастьице. В нем росло непреодолимое желание вышвырнуть приспособленцев, что держат камень за пазухой, угодливо подсовывая миски, полные чечевичной похлебки.
