Я пошел в сторону своей машины и так задумался, что зацепился носком левой ноги за выступавший из земли корень дерева и чуть не упал, а другой раз, как маленький, пнул внутренней стороной правой ступни пустую полиэтиленовую бутылку из-под фанты. Я не знал, как относиться к тому, что произошло. Справедливость восторжествовала, что ли? Мне было неприятно ее торжество.
Я сильно нажал на газ, надеясь, что быстротой движения выдуются мрачные мысли, что-то вправду шевельнулось, и я ощутил вязкий клубок, наполнявший голову тоже недовольного собой и окружающими Алексея Викторовича. Он потел под тонкой рубашкой, чувствовал затруднение дыхания и легкую боль в середине груди.
«Что это? Что за дерьмо? Совесть, что ли? Да пошли они...» — подумал он, отвернувшись к окну и глядя на мгновенные блики отражения своего лица.
— Алексей Викторович, переезд, — сказал водитель.
— Что ты с глупостями всякими лезешь! Объехать не можешь? Тебе дорогу показать?
Они не побоялись переехать железнодорожные пути при закрытом шлагбауме, а я не рискнул. Связь порвалась, ответа на вопросы не было, я попытался подумать о тех оставшихся сзади ребятах, но стены гауптвахты гасили чувства и мысли вместе с бешено увеличивавшимся расстоянием и стальными вагонами спешившей в Петербург электрички.
