Он увидел неподвижное лицо, сжатые губы, чуть-чуть, почти незаметно, подрагивавшие движением каких-то глубоко спрятанных внутренних мышц, пухлые щеки, черные глаза, смотревшие сильно и недобро.
— Добрый день, — сказал он, не зная, что сказать еще.
— Здрасьте. Что случилось? Вы меня перестали узнавать?
— Нет. Что ты говоришь? Конечно, нет. Тамара, что ты...
— Ага. Значит, узнаете. А я уж подумала... Сели куда-то, на меня смотреть не хотите. Ну, так что?
— Что?
— Ну, что? Мы идем, или вы здесь будете сидеть?
— Тамара...
— Что Тамара? Что с вами случилось?
— Ты прекрасно знаешь, что со мной случилось.
— Правда? Может, расскажете все-таки? — в голосе мелькнула неискренность. — Что такое?
Девушка заметно разозлилась, дышала резко, струи воздуха зажато и шумно проходили через сузившиеся отверстия маленького, вдруг побелевшего на конце носа. Евгений Викторович чувствовал себя плохо. Он никогда не был в такой или хотя бы близко похожей ситуации, путался, раздражался, не знал, что сказать, но все-таки сказал:
— Я разговаривал с Егором Кимовичем.
— Ну и что?
— Ты его невеста?
— Я не понимаю, какое это имеет значение. Что это вообще значит — невеста?
— Он собирается на тебе жениться?
— Почему вы думаете, что вас это касается? Как можно задавать такие вопросы?
— Нет, подожди... А почему не задать? Что тут такого? Ответь, пожалуйста.
— Я не знаю, что он собирается. Я еще ничего не решила.
— Он узнал, что мы с тобой любовники.
— Ну, дальше что? Это его не касается.
— Он очень опасный человек.
— Да?! Так вы струсили? Ну, ладно. Тогда до свидания. Так?
— Нет, подожди.
— Чего?
— Я не хочу.
— Тогда поехали.
Он молча встал. Он не хотел секса, он не хотел развлечений и удовольствий, но разговор о проблемах успокаивал, давал иллюзию действия, направленного на отвращение опасности, он хотел продолжить.
Шофер с машиной были заняты целый день. Внизу стояла маленькая серебристая машинка «Hunday-Accent», которую Евгений Викторович купил лично себе на всякий случай. Он ехал в полусне, который прилип снаружи к глазам, рукам и голове. Все было зыбко и нечетко, это нравилось, и плавные повороты руля, качая тело, покоили страхи. Уют отвлек, согрел, все скоро кончилось — от Михайловской до Гороховой путь недолог. Вернулось беспокойство. Железные ворота лязгом цифрового замка отбили такт движения, потом ударила входная дверь, тон следующих тактов задавали двери лифта. Он долго, страшно сотрясаясь и скрипя, лез на седьмой этаж, воняя свежей краской и гниющей плотью. Последней стукнула дверь квартиры.
