На следующее утро, сразу после семи, Джеймс вытащил меня из постели на пробежку. Сам я подняться с кровати не мог: казалось, что сила воли давно меня покинула.
Синяки на руках Джеймса выцвели до тусклого, гнилостно-зеленого оттенка, но он еще носил толстовку, рукава которой доходили до запястий. К тому времени было уже прохладно, и потому его прикид выглядел уместно.
Мы часто бегали по узким тропинкам, которые вились через лес на южной стороне озера. Воздух был прохладным и свежим, утро пасмурным, наше дыхание вырывалось длинными белыми струйками пара. Мы оба держали хороший темп, пока бежали петлей в две мили, переговариваясь короткими, неестественными репликами.
– Куда ты делся вчера после того, как опустили занавес? – спросил он. – Я не мог найти тебя.
– Не хотел сталкиваться с Ричардом и затаился в вестибюле.
Он искоса глянул на меня и спросил:
– Мередит устроила тебе засаду?
Я уставился на него, нахмурившись.
– Откуда тебе известно?
– Я подумал, что она могла бы.
– Почему?
Он пожал плечами (при этом его лопатки перекосились).
– Просто по тому, как она смотрит на тебя в последнее время, – ответил Джеймс.
Я запнулся о корень и отстал от друга, затем удвоил скорость, чтобы его нагнать.
– Как она на меня смотрела?
– Как будто она – акула, а ты – рассеянный морской котик, – Джеймс.
– Почему с некоторых пор все, описывая меня, используют это словечко? – Я.
– Кто еще называл тебя морским котиком? – Джеймс.
– Другое слово. Не бери в голову. – Я.
Я уставился себе под ноги, размышляя. Тупая боль в левом боку усиливалась при каждом вдохе. В лесу пахло землей, хвоей и приближающейся зимой.
– Ты расскажешь мне, что произошло? – спросил Джеймс.
– Что?..
– Я про Мередит.
Дразнящая улыбка чуть тронула его губы, но за ней скрывалось что-то еще… может быть, сомнение? Мрачное предчувствие? Я не мог ручаться.
– Ничего не случилось, – ответил я.
Он вскинул бровь.
– Ничего?
– Ну… не совсем. Я заявил ей, что мне не интересно становиться очередной боксерской грушей Ричарда, и она ушла.
– Это единственная причина? – спросил он, и по его тону я понял, что он не вполне верит мне.
– Не знаю.
Чувство вины заставило меня покраснеть еще сильнее, хотя я и так уже горел от бега. Я почти целую ночь напролет пролежал без сна, прокручивая в голове сцену в гримерке. Я мучился над своей последней фразой, которая у меня тогда вырвалась, придумывал тысячи иных вариантов и страстно желал, чтобы все пошло иначе. Я не мог притворяться, что не поддаюсь на ее чары. Я всегда восхищался Мередит – смелой, дерзкой, красивой, – но, как мне казалось, с безопасного расстояния.
