»[37] Ты слишком хорошо меня знаешь.
Он сложил джинсы и бросил их в изножье кровати.
Я пожал плечами.
– Тогда расскажи мне, что не так.
Он помедлил.
– Ты должен обещать мне, что все останется между нами.
– Конечно.
– Ты не захочешь этого знать, – предупредил он.
– Джеймс, о чем ты? – спросил я более нетерпеливо.
Он не ответил – просто стянул рубашку, стоял в боксерах «Кельвин Кляйн» и молчал. Я пялился на него, сбитый с толку и необъяснимо встревоженный. Дюжина различных вопросов пробежала в моей голове, прежде чем моя собственная неловкость заставила меня опустить взгляд и я понял, что он пытался показать мне.
– О боже! – Я схватил его за руки и притянул к себе, тотчас забыв об охватившем меня смущении.
Распухшие круглые, грубые, свежие синяки покрывали внутреннюю сторону его рук вплоть до локтей.
– Что это такое, Джеймс?
– Следы пальцев.
– Что? – Я отпустил его одну из его рук и дернулся, как от удара током. – Нет.
– К сожалению, да.
– Как это вообще случилось? – требовательно спросил я.
– Сцена убийства, – ответил он. – Когда я пронзаю его в последний раз, он опускается на колени, хватает меня и… вот.
– Он видел?..
– Конечно нет.
– Ты должен показать ему, – заявил я. – Он, возможно, даже не догадывается, что причиняет тебе боль.
Он посмотрел на меня в упор. В его глазах неожиданно полыхнула ярость, и живот у меня скрутило так, что стало трудно дышать. Когда он заговорил, голос его звучал тихо, угрожающе и незнакомо.
– Оливер, когда в последний раз ты оставлял на ком-нибудь похожие отметины, ты не понимал, что делаешь?
– Я никогда не оставлял ни на ком отметин.
– Именно. Ты бы знал, если б оставил.
Я осознал, что до сих пор держу Джеймса за другое запястье, и резко отпустил его. Он покачнулся назад, как будто потерял равновесие, а я до этой секунды тянул его к себе. Я уже собирался извиниться, но у меня сдавило горло, когда он, опустив плечи, провел пальцами по внутренней стороне руки. Он, должно быть, забыл, что я смотрю на него, поскольку на его лице появилось странное выражение. Он стиснул челюсти, зубы крепко впились в нижнюю губу, как будто он боялся издать звук и открыть рот, боялся того, что могло сорваться с языка. Злость читалась в каждой его черте, но там также были и печаль, и отчаянное неверие.
Внезапно я рассвирепел, пульс застучал в ушах. Ричард – как он смел? Я хотел разорвать его на части, но я слишком хорошо знал границы своих возможностей. У меня нет никаких шансов причинить ему боль – и моя собственная слабость злила еще сильнее, чем его жестокость.
