Он, наверное, почувствовал мой взгляд, потому что внезапно повернулся в мою сторону. Я отвел глаза, но промедлил – это был контакт лишь на долю секунды, электрический разряд, который сотряс меня изнутри. Я судорожно вздохнул, огоньки свечей плясали на периферии зрения.
«Но если б ты причину знать хотел,
Зачем огни и привиденья бродят»[58], – подумал я.
– Оливер? – прошептала Филиппа. – Ты в порядке?
– Да, – ответил я. – Нормально.
Я не верил себе, не верила и она.
Она открыла было рот, наверное, хотела добавить что-то еще, но не успела заговорить: хор умолк, и на пляже появился Холиншед. Он, как и мы, был одет преимущественно в черное. Синий фирменный шарф Деллехера с вышитым на одном конце пером и ключом висел на шее декана. Несмотря на неожиданную цветную ленту, Холиншед выглядел мрачно и внушительно, его крючковатый нос отбрасывал на лицо уродливую тень.
– Добрый вечер, – сказал он усталым голосом.
Филиппа переплела свои пальцы с моими и неуверенно улыбнулась. Вскоре я так крепко сжал ее руку, что костяшки пальцев побелели.
– Мы здесь, – продолжал Холиншед, – чтобы почтить память замечательного молодого человека, которого вы все знали. – Он прокашлялся, сложил руки за спиной и какое-то мгновение смотрел на песок под ногами. – Как лучше всего почтить память Ричарда? – спросил он, вновь подняв взгляд. – Он – не из тех, кого вы скоро забудете. Можно сказать, он был больше жизни. Справедливо считать, что он будет и больше смерти. Наш Ричард… – Он умолк, прикусив губу. – Итак, невозможно не думать о Шекспире, когда говоришь о Ричарде. Он часто появлялся на подмостках нашего театра, играя трагических персонажей. Но есть одна роль, в которой мы не успели его увидеть. Те из вас, кто хорошо его знал, вероятно, согласятся, что из него вышел бы прекрасный Генрих Пятый. Я, например, чувствую себя обделенным.
Браслеты Гвендолин зазвенели, когда она поднесла руки ко рту. Слезы катились по ее лицу, оставляя на щеках черные полоски размазанной туши.
– Генрих – один из самых любимых и беспокойных героев Шекспира, такой же, каким был и Ричард. Несомненно, теперь они оба будут оплакиваемы в равной мере. – Холиншед сунул руку в глубокий карман пальто, что-то нащупывая. – Прежде чем я прочту вам этот отрывок, я должен попросить прощения у наших актеров-четверокурсников. Теперь их уже шестеро… Я никогда не притворялся, будто обладаю артистическим талантом. Но я хочу засвидетельствовать Ричарду свое почтение и надеюсь, что, учитывая обстоятельства, и вы, и он найдете в своих сердцах силы простить мне мое дурное исполнение.
