С и м е о н и. Зато надувать и драть семь шкур с крестьянина — это они молодцы.
Ю х а н и. Да, в господском мире немало потешного, это я в Турку заметил. А все-таки попадись нам навстречу этакая расфуфыренная и надушенная красотка и поверти она юбками — небось затрепещет у парня сердце. Да, да, ребята! Велики мирские соблазны, это я еще в Турку приметил. И потому еще раз скажу: мне жаль ту девку на горе. Уж пора ей было спастись из ада и вместе с милым дружком причалить к мирной пристани, куда дай бог и нам попасть в свое время. А теперь, с этой надеждой в душе, давайте-ка попробуем уснуть. Правда, об этой горе есть еще одно необыкновенное предание, но оставим его до другого раза и ляжем спать. Симеони, сходи-ка, накрой угли золой, чтобы мне утром не маяться с огнивом и не размахивать пучком сена, а сразу же приняться за бревно и постукивать, точно дятел. Поди же.
Симеони вышел исполнить приказание Юхани, но тотчас же вернулся, волосы дыбом и глаза навыкат. Заикаясь, он бормотал о каком-то странном, горящем глазе возле телеги. Остальные тоже испугались и, доверивши господу свое тело и душу, вышли из землянки; они стояли в оцепенении, точно столбы, и вглядывались в темноту, туда, куда Симеони показывал пальцем. Они и в самом деле заметили за телегой странный блеск, то исчезавший, то вновь появлявшийся. Братья, пожалуй, приняли бы его за единственный глаз своей кобылки, но там ничего не белело — напротив, виднелось что-то черное, да и колокольчик не позвякивал. Братья терялись в догадках и не смели шевельнуться. Но вот Туомас сердито крикнул:
— Чего тебе надо?
Ю х а н и. Ради бога, не дерзи ему. Это он! Что же нам делать теперь, братцы? Это он! Что ему сказать?
А а п о. Хоть убей, не знаю.
Т и м о. Сейчас бы в самый раз спеть стих из псалма.
Ю х а н и. Неужто никто из нас не помнит ни одной молитвы? Помолитесь, дорогие братья, выложите с богом все, что только помните, что только в голову взбредет, и меньше всего думайте, к месту это или не к месту. Прочтите хоть ту молитву, какую читают при срочном крещении{58}.
Т и м о. Я что-то знал из духовного песенника, но теперь мне ничего не выудить из своей памяти, словно на нее замок повесили.
С и м е о н и. Это привидение не позволит говорить ни тебе, ни мне.
Т и м о. Не иначе.
Ю х а н и. Ужас!
А а п о. Ужас!
Т и м о. Воистину ужас!
Ю х а н и. Что делать?
Т у о м а с. Всего лучше, по-моему, не робеть. Давайте спросим у него, кто он и что ему надо.
