Итак, должны быть желание страдания и страдание, должно быть и наслаждение — все в смирении и бедности, т. е. в полном подчинении воле Божьей, в единении с Богом. А единение с Богом и есть любовь. Любовь рождается из того же основания, так же связанная с другими добродетелями, как и они друг с другом (218, 228). Она “наибольшая и главнейшая из всех добродетелей” (218) и всех их в себе содержит (ср. 240). В этом смысле всю мистику Анджелы можно назвать мистикой любви (98, 110, 115, 119, 222-225, 230), и в свете истинной любви вся описываемая святою дорога к Богу — не внешнее подражание Христу, а мистическая жизнь в Нем. Все внешнее, весь закон — об этом говорили уже Бернард и Ришар — снимаются с человека, и он становится внутренне свободным от всего, наложенного на него извне, но свободным не свободою “братьев свободного духа”, не желавших знать закона. Нет, любящая душа сама создает себе внутренний закон или, вернее, следует внутреннему закону своей преображенной природы, преображенной — т. е. восстановленной. Она раскры-
вает свое настоящее основание — закон Духа Святого, осуществленный во Христе (214, 225, 232).
Возносясь в молитве к Богу, душа расширяется за пределы своего естества, смягчается и познает себя и Бога, а познавая Бога — любит Его. Любя же Бога, желает она обладать Им и преобразиться в Любимого (207). Но что значит преобразиться в Бога любовью? Это значит любить любовью Творца все, что любит Он, радоваться о благе ближнего, печалиться о грехах и пороках его (218). Преображается душа в волю Божью, т. е. в волю страдальца Иисуса, потому что через Него лежит путь души к Богу (226). И в душу истекают тогда от Бога благодатные дары, и совершаются в ней Божественные действия (ib, 28, 79), и даруется ей разумение (228). Преображенная в Бога душа испытывает огненную любовь, и эта огненная любовь и создает истинное подражание Христу в чувствах и действиях, истинно Ему уподобляет (228). Таков несомненный признак сынов Божиих (229. Ср. 129, 145, 156-166, 233-236, 212, 240).
Преображение души в Бога через преображение ее в Христа, — старая, но своеобразно пережитая Анджелою мистическая идея, — объясняет и объединяет всю ее мистико-богословскую систему. По-новому понимаются “путь Христов”, подражание Богочеловеку и устроение души в истине. Искупительное дело Христово оказывается обоснованным в глубине Божественности и объединяющим в Боге все сущее в Нем и Им Его творение. Но и человечество вовлекается в дело Христово, не только как спасаемое, но и как спасающее и творящее. Однако идеал, осуществленный Христом и осуществляемый Его сынами в меру слабых их сил, обладает в глазах Анджелы не только, так сказать, исторической, временной ценностью. Он начинается и кончается в самой Божественности, а, следовательно, как-то присущ самому вечному Божеству. Он есть какое-то раскрытие Божества. Не случайно вскрывается Анджелою абсолютная самоценность любви — смирения — бедности — страдания (ср. 152). И противопоставление и соединение во Христе Божественности и человечества с известной точки зрения — лишь обнаружение такого же противопоставления безмерной мощи и безмерного самоуничижения в самом Божестве. Об этом говорит нам сама Анджела. И здесь я бы снова напомнил о единстве и нераздельности трех Лиц Пресвятой Троицы, выдвинутых Андже-
