Ночь тянулась бесконечно. Очень хотелось есть и пить, но в кране воды не было. Это объяснялось тем, что буйные могут водой из крана затопить камеру, потому, мол, просите воды. Первое правило тюрьмы, которое я освоила на своем, как позже оказалось, длинном пути, было ничего не выбрасывать. В хозяйстве пригодится. Так, мне хватило ума сохранить пластиковый стаканчик, в котором мне выдали сок. Не завидую тем, кто его смял и выбросил в унитаз. Этот стаканчик был единственной возможностью получить тот самый сок. Не вода, конечно, но хоть что-то. Для этого, услышав крик надзирателя, что сейчас будут давать сок, нужно было высунуть свой стаканчик в окошко для еды и терпеливо ждать, пока надзиратель пройдет мимо тебя, и поймать струйку сока себе в стакан. Но часто сок просто проливался из канистры на пол. Пару раз мне это удавалось, получался не полный стаканчик, правда, но сколько успевала урвать за пару секунд у проходящего смотрителя нашего человеческого зоопарка. С едой дело обстояло тяжелей. Ближе к полуночи многие заключенные стали грохотать по железным стенам и койкам, крича от голода и требуя еды. И без того шумный коридор стал просто невыносим от грохота железа. Пару раз приходил и рявкал на нас надзиратель. Наконец, когда крики, видимо, осточертели им окончательно, нас решили покормить.
– Сейчас буду давать бутерброды, – раздался крик надзирателя в начале коридора. Все притихли, и из камер потянулись длинные худые, по большей части черные, руки с грязными ногтями. Я последовала их примеру. Опустившись на корточки перед окошком, я тоже протянула белые, пока еще аккуратные и ухоженные руки ладонями кверху в дырку в железной дверной решетке. Грузный черный надзиратель шел, обняв одной рукой грязную картонную коробку с сэндвичами, а другой доставал уже знакомые завернутые в пластик бутерброды и грубо рассовывал по протянутым рукам. Я набралась храбрости и громко попросила:
– Дайте два, пожалуйста.
– А ты что – особенная? – заржал в ответ надзиратель, на секунду затормозив у моей камеры.
– Нет, сэр. Но у меня есть соседка. И она спит, – попыталась аргументировать я.
– Окей. На. Только смотри мне! – угрожающе рявкнул он. Было обидно до слез, что меня подозревают в намерении украсть еду у бедной девочки, которая, наконец, устав от слез, тихо спала на верхней полке.
Так прошла бесконечная ночь. Я, ни на секунду не сомкнув глаз, лежала в углу темной нижней полки и, подавляя слезы, пыталась отгонять от себя тараканьи орды и заодно грустные мысли о пугающей неизвестности.
