Тюремный дневник | страница 37



Мои туалетно-бумажные часы «показали» где-то около шести утра. В коридоре послышалось непривычное скрипение открывающихся дверей камер.

– Фамилия? На выход по одному! – наконец открыли и мою камеру. Я моментально оживилась: «Пусть куда угодно, только не здесь», – думала я.

– Так, Бутина. Нет, ты остаешься. Тебя нет в списках. Соседка – на выход, – рявкнул надзиратель, и стоило моей Ингрид ступить за порог, с силой захлопнул дверь. Я осталась одна.

Заговор против Соединенных Штатов Америки

Одна за другой пустели клетки. Людей уводили в неизвестном направлении. А я оставалась. «Боже, еще день не выдержу», – в ужасе думала я.

Спустя час пришли и за мной, последней из могикан железного ада. Коридор, железная лестница наверх. И вот передо мной целый ряд стоящих вдоль стен заключенных. Теперь я увидела тех, кого всю ночь только слышала. Большинство – чернокожие или латинос, в оборванной грязной одежде с копнами взъерошенных кудрявых волос, едва стоявшие на ногах с замутненными пустыми глазами, устремленными в им одним ведомую бесконечность. В центре всего этого отряда потерянных душ стояла внушительного вида надзирательница, ее ремень, туго затянутый на черной униформе, скрывался под нависшими складками жира, а третий подбородок колыхался, когда она начинала говорить. Впрочем, говорила она немного. В руках мучительницы красовалась охапка пластиковых хомутов, которыми в быту скрепляют пачки проводов, беспокоящих своим беспорядком дотошных домохозяек.

Я сразу почуяла неладное. Проводов вокруг не было, равно как и тетка не была похожа на домохозяйку. «Не к добру это, ох, не к добру», – думала я, пытаясь представить мало-мальски мирную версию возможного применения пластиковых хомутов к людям. Ответ не заставил себя ждать: хомутами скрепили наши руки, намертво пригвоздив меня к одной бомжихе справа и еще к одной – слева. В запястье до боли впилась пластмасса, а тыльной стороной ладони я почувствовала шершавую теплую руку прикованной ко мне пожилой женщины. Она чуть не падала, поэтому ее периодически приводила в чувство криком толстая надзирательница. Длинной вереницей скованных тел нам приказали двигаться по коридору в сторону широко распахнутых дверей микроавтобуса.

Поднявшись по приставленному к автобусу пологому деревянному настилу, мы разместились, как могли, в салоне, словно в консервной банке. Машина была разделена на два отсека по две лавки в каждом. На лавке помещалось четыре человека. Дверь с грохотом захлопнули, и мы погрузились в беспросветную тьму и страшный запах немытых тел. Окна были замурованы, поэтому, куда мы ехали, сказать было невозможно. Путешествие продолжалось всего несколько минут, но врезалось в память на всю жизнь. Соседку слева от меня тошнило… Я закрыла глаза, держать их открытыми в полной темноте все равно не было смысла.