С таким напором, страстью - мы только переглядывались: с чего это он завелся? Конечно, всем хотелось жить, кто ж был против? Смешно даже подумать, что кто-нибудь отказался бы пуститься в вольное плаванье, будь такая возможность, вместо того, чтобы тащиться каждое утро в контору, где тощища смертная, одни и те же разговоры и почти ничего не меняется годами, а если меняется, то в худшую сторону, определенно. Разве никому из нас не приходило в голову, что никому это не нужно, что зря вся эта морока? Но ведь наша была жизнь, не чья-нибудь, наша, и она проходила, да что там проходила - неслась, как бешеный конь, шут его знает, как так получалось. Ну да, дети рождались, жены менялись, старики умирали - кто-нибудь звонил, просил помочь, приехать, еще что-нибудь... Господи, жизнь как жизнь, другой не видели, не знали, войны не было, к стенке не ставили - что еще?
Может, и была она, другая жизнь, которой и мы могли бы сподобиться, лучшая, каждый, вероятно, в общих чертах представлял, чего бы хотел, более или менее ясно, а может, и не представлял - просто чувствовал, только что из того? Как будто мы принадлежали себе! Все были повязаны, не развяжешься... Вон Лунгин, философ наш, с родителями жил, оба больные, старые, отец полупарализованный, с постели почти не вставал, - он за ними ухаживал, как нянька, как сиделка настоящая. И что, куда бы он от этого делся? Никуда! В том-то и дело. И не жаловался никогда, никто от него даже слова не слышал, хотя, понятно, не сладко... У всех что-нибудь было, у каждого - у кого больше, у кого меньше, но ведь было!..
А Кривулин тогда крепко завелся, почему он должен так бездарно продавать свою жизнь? почему они все плывут по течению? - вероятно, у него и план уже какой-то сидел в голове, видел, наверно, где можно свернуть, выскользнуть, вырваться. Правда, никто этому разговору особого значения не придал, ну, подступило и подступило, каждый из нас в какой-то момент своей жизни пробовал, пытался, с кем не случается. Живешь, живешь, как вдруг дышать нечем, неприятное такое состояние, критическое - словно утопающий. И тут действительно начнешь руками-ногами, чем угодно, лишь бы вынырнуть, к воздуху, глоточек хотя бы!
Максим от жены уходил, Саня Рукавишников запивал, пропадал, Родин в каскадеры подавался, Лунгин в книжки умные зарывался, у каждого по-своему, только чтоб не думать ни о ком и ни о чем, забыться, погрузиться в состояние эдакой невесомости. И то, что Кривулин вдруг этим так озаботился, никого в общем не удивило. Поговорит, поговорит, побунтует и перестанет, Не он первый.
