– А почему твой господин хотел моей смерти? – спросил я его.
Он облизнул губы и с ужасом оглянулся на надвигающийся Хаос.
– Он сказал, что ты его враг, – объяснил Мелман, – и больше ничего. И что это должно произойти сегодня – такова была его воля.
– А почему сегодня?
На лице Мелмана промелькнула улыбка.
– Я полагаю, из-за того, что сегодня Walpurgisnacht[11], хотя мой господин этого не говорил.
– И все? – не унимался я. – Он не намекал, откуда прибыл?
– Однажды мой господин упомянул Башню Четырех Миров, как если бы это было важное для него место.
– А у тебя не возникало ощущения, что твой господин тебя попросту использует?
Мелман улыбнулся:
– Конечно, он использовал меня. Мы все кого-нибудь используем. Так уж устроен мир. Но он платил за мои услуги знанием и силой. И я думаю, что его обещание еще может быть исполнено.
Казалось, он смотрит в какую-то точку у меня за спиной. Старый трюк, но я на него попался. Там никого не было. Я моментально повернулся лицом к Мелману.
В руке он держал черный кинжал. Вероятно, прятал в рукаве. Бормоча заклинания, Мелман подскочил ко мне, собираясь нанести удар, но я сделал шаг назад и швырнул в него плащ. Он выпутался, отступил в сторону и снова пошел на меня, продолжая размахивать кинжалом.
На этот раз он действовал осторожнее, постарался меня обойти, его губы шевелились. Я попытался изо всех сил врезать ногой по руке с кинжалом, но он успел убрать ее. Тогда я подхватил край плаща и обмотал им руку. Когда Мелман еще раз атаковал меня, я вцепился ему в предплечья, а потом, быстро наклонившись вперед, правой рукой схватил его за левое бедро, выпрямился, поднял высоко в воздух и бросил.
Уже развернув для броска свое тело, я понял, что произошло. Слишком поздно. Сосредоточив все внимание на противнике, я забыл о наступающей стене бушующих ветров. Граница Хаоса подобралась к нам гораздо ближе, чем я предполагал, и у Мелмана осталось время лишь на самые короткие проклятия, прежде чем смерть заберет его туда, где он больше не сможет творить свои заклинания.
Я тоже выругался, потому что был уверен, что мерзавец не рассказал мне всего, что знал; я стоял в центре уменьшающегося мира и горестно качал головой.
День еще не закончился, но, несомненно, это была самая запоминающаяся Walpurgisnacht.
