— Я очень хочу… — уныло произнесла она. — Но ты ведь так и остался мертвым… Нет в тебе любви, и нет вокруг тебя любви…
Она ускользала, высвобождаясь из моей руки, словно платок, протягиваемый через кольцо.
Серебробородый благостно, но требовательно кивнул головой, и жена, бросив мне бесцветное «надо идти», с неожиданной радостью и готовностью полетела к нему.
Он внятно поцеловал ее в лоб, запустил пальцы в ее рассыпанные волосы, и она с желанием присела у его ног, задвинутая почти под стол, положила голову ему на колени.
Чтобы помешать им и отвлечь серебробородого, я вскочил с тахты и вновь подсел к столу.
— Погодите, — сказал я серебробородому, — о каком моем поступке, о каком акте самопожертвования вы говорили?
— Я почем знаю? — потряс бородой тот.
— Ну как же, ну как же, — не отставал я.
— Ну уж по крайней мере такой поступок, чтобы уж из ряда вон, что-нибудь смертоубийственное, без того вам никак не обойтись.
— Не обойтись…
— Самое, как говорится, сильное доказательство, чтобы вы уверовали. Да только… как вам отважиться на него?
— Почему бы нет?
— Да так. Ведь вы же без каких-то особых, явных знаков начала светопреставления не рискнете, пожалуй. Вам ведь нынешних знаков мало! — вздохнул он огорченно.
— Хотелось бы чего-нибудь буквально из обещанного.
— Эх, гордец, вы, гордец. Побойтесь все-таки Бога! Да чего же вам? Увидеть престолы и сидящих на них, которым дано судить вас? И увидеть новое небо и новую землю?
— Ну, не отказался бы от таких убедительных видов.
— Ох, увидите, увидите! В свое время. Но поступок ваш тогда будет уже ни к чему. За секунду до того хотя бы надо, за одну хотя бы секундочку!.. А так… Ну разве что действительно только увидеть… Как старик Моисей, которому дано было перед смертью бросить один взгляд на землю обетованную, умилиться ее чудесным садам, виноградникам, чистым рекам и богатым городам, — да и только… Как написано: «Я дал тебе ее увидеть глазами твоими, но в нее ты не войдешь…» Минутку, прошу прощения, — извинился серебробородый, отвлекаемый щедрейшими ласками моей жены.
Все вокруг громче зазвенели бокалами, задымили сигаретками, трубками и кальянами, с похвалой отзываясь о проницательных рассуждениях серебробородого, со священным ужасом начали говорить о всяческих знаках и предзнаменованиях, указывая друг другу в раскрытые окна и отыскивали в ночном небе якобы какие-то предвещающие конец перемены. Посыпались реплики:
— В конце концов убояться Бога — это уж само собой уверовать!.. И ничего в том насильственного!.. И уж ничего малокультурного!.. Страх страху рознь!.. Дай Бог нам всем как следует убояться!..
