За день до приезда писателя в столицу одного из южных штатов там были подвергнуты суду Линча, иначе говоря, растерзаны озверевшей толпой расистов два ни в чем не повинных негра. Узнав об этом событии, Джером прервал свое выступление и обратился с негодующей речью к аудитории. Воцарилась гробовая тишина, а потом все встали и направились к дверям. Местные власти посоветовали англичанину поскорее убраться из города, во избежание возможных неприятностей.
Джером с горечью вспоминает, что ему не раз приходилось сидеть среди людей, которые с шутками и смехом говорили о том, что негров надо сжигать на медленном огне. «Суды Линча привлекают толпы сочувствующих зрителей; полицейский, усмехаясь, стоит рядом, а проповедники с церковных кафедр говорят, что бог одобряет эти деяния... Воистину у гонимых и презираемых негров не больше прав, чем у собаки!»
Сообщив об этих ужасных фактах, Джером приходит к такому заключению: «Если десятки тысяч простых американских мужчин и женщин поймут, наконец, что суды Линча являются позором их страны, возьмутся за руки и выступят против этого зла, то Америка навсегда избавится от своего позора!».
...Мировая война, начавшаяся летом 1914 года, застала Джерома в Германии. Он поспешил на родину и стал добиваться зачисления в действующую армию. Просьба пятидесятипятилетнего писателя была отклонена, и тогда он, со свойственной ему энергией, взялся за чтение пропагандистских лекций, направленных против германского милитаризма. По заданию правительства он предпринял новое турне по Америке, призывая американцев поскорее вступить в войну с кайзеровской Германией. В 1916 году Джерому, наконец, удалось попасть в армию. В санитарном подразделении английских добровольцев он провел мучительно-трудную зиму среди защитников французской крепости Верден. Вернувшись в 1917 году в Лондон, он включился в новую пропагандистскую кампанию — теперь уже за скорейшее заключение мира.
Последние годы жизни Джером писал мало, и юмор его иссяк. В его поздних рассказах нет уже того беззаботного веселья и заразительного смеха, как в книгах, написанных в молодости. Неугомонный весельчак, каким Джерома знали и любили миллионы читателей, был уже весь в прошлом. Теневые стороны жизни всё больше заслоняли от него ослепительный солнечный свет. Но запоздалые попытки писателя обратиться к социальным и психологическим проблемам не увенчались успехом, и его поздние произведения прошли почти незамеченными.
