Дёрнувшись, Конев отскочил к лежащей на щебне палатке.
— Понимаешь, Слава, — вернувшись к берегу, угрюмо сказал Павел, — что-то мы делаем не так. Он же не соображает! У него главный интерес желудочный: водка, книга — всё равно! Он читает, как жрёт. Но водку предпочитает! А мы давим на психику. Она у него есть?
— Если делает выбор между книгой и водкой, значит, что-то соображает?
Павел задумался.
— Давай, — пригласил я, — будем пить чай.
На правах гостеприимного хозяина я заваривал в кастрюльке чай. Сравнение водки и книг с пищей было важным. Здесь явно пряталось то, что могло открыть нам глаза.
Чай Павел пил жадно, кряхтел. Момент был подходящий, и я предложил:
— Давай сделаем Саше объяснение?
— Чего-о?
— Надо объяснить ему ситуацию, как глупенькому. На пальцах.
Конев, читая очередную книжку, правда, тоненькую, чуть повернул голову в нашу сторону, прислушался. На голове торчком стоял хохолок.
Павел отхлебнул чаю.
— Мысль глубока…
— Саша! — позвал я. — А ну, иди к нам! На пару слов!
Сидя возле рюкзака, Конев сверкнул глазами в нашу сторону.
Продолжая улыбаться, Павел поставил кружку на щебень, затрещинами пригнал Конева к костровищу и разрешил пить. Отыскав стопку, Конев выпил, сел на корточки, довольно закурил.
— Ты зря не закусываешь, — поучил я его, — выпил стопочку, так закуси, пожалей пищевод.
Павел сопел, потом, прочистив горло, сладко заговорил:
— Саша, мы, наверное, были не правы. Мы думали, что ты мешаешь нам нарочно. Но ведь это не так, правда? Тут в чём дело. Мы здесь, — Павел сделал рукой полукруг, — отходим душой в прекрасном месте. Прояви же воспитанность, покинь это место. А твой интерес, Саша, мы признаём. Пятая часть, с учётом того, что всё делаем мы, законно твоя. Такая у нас к тебе просьба. Пожалуйста.
Слушая, Конев молчал и глядел в землю. Когда Павел закончил, не меняя выражения лица, сказал:
— Вам надо, вы и уходите.
Он решительно встал, повернулся и двинулся к лежащей в кустах палатке. За ним отправился Павел и отвесил Коневу очередную затрещину. Как это свойственно моральному террору, он быстро перешёл в физический.
— Паша! — крикнул Конев, повернулся и вцепился в куртку Павла.
Пришлось вступать мне. И я отвесил Коневу крепкую оплеуху. Он отпустил Павла, отпрыгнул в сторону, сморщился и всхлипнул:
— Слава!
Я сказал:
— Ты от жары и водки плохо соображаешь. Собери вещи и уходи. И проблема решена.
Он усмехнулся, весело стал поглядывать то мимо меня, то мимо серых головешек костровища, то мимо Павла. Павел вздохнул и отвесил ему ещё одну затрещину. Что-то Конев себе вообразил, подскочил к палатке, обхватил рюкзак руками и, всхлипывая, запричитал:
