Виктор помрачнел, уставился в костёр. Действовало это на него.
— Саша, а Чехов? — спросил я. — Чехов как?
— Ну, Чехов. Он, конечно, создал короткий рассказ, ну и что? Так может сейчас каждый — ну и что будет?
Краем глаза я следил за Виктором. Он как успел одеться, так и замер, глядя в костёр.
— А вот есть такой роман, про английского лорда и его слугу, — сказал Конев, — там ничего не происходит. Только лорд и слуга. Они живут и разговаривают. Нам скучно, а сквайры читали и восторгались.
— Сам ты сквайр, — мрачно произнёс Виктор, — вечно пьяный.
Конев замер, тупо глядя в догорающий костёр. Он сидел на корточках, опершись локтями на колени, а подбородком на сцепленные кисти рук. Ноги он поставил на полную ступню. Так можно долго сидеть.
— Лето наступило, — сказал я с выражением, — банщик вяжет веник. И сопит уныло Саша-шизофреник.
У Конева заходили желваки, он поиграл ноздрями, а я продолжил:
— Он сидит и хнычет, смотрит и моргает. Он чего-то хочет, а чего — не знает! Щёки пузырятся, лупают глазищи, и торчат усищи, словно у котищи!
— А-ха-ха! — захохотал Виктор.
Я загордился.
Конев молчал и сопел. Строго глядя в затухающий костёр, сжимал зубы и играл желваками. Было заметно, что он расстроен, сейчас всхлипнет — на то и моральный террор. Виктор предложил сбрить Коневу усы, и мы прикидывали, на кого он будет похож без усов?
Молчал Конев семнадцать минут.
Напившись чаю, мы вылили оставшийся кипяток из кастрюльки в костёр. Шипение и пар заставили Конева подняться. Он усмехался. И я продолжил:
— Саша, по-моему, ты достоин своей доли. Одной пятой.
— Слава, — он страдальчески выдохнул, — Слава…
— Ты надень футболку-то, продует, — посоветовал Виктор, — и стопочку прими. Ты совсем не закусываешь?
Конев, хмыкнув, натянул футболку, выпил стопку водки. Повторил. Сел на корточки, ждал продолжения.
— Учитывая то, что ты ничего не делаешь…
Конев тупо смотрел в погасший костёр.
— Отчётов было два. Один мне, другой Виноградову. Мне половина. Что тут объяснять?
— Тебе объяснять бесполезно, — сказал я, усвоив наконец, что первый экземпляр отчёта действительно достался Коневу. — Ты уйди, мы сами всё сделаем! А долю твою, одну пятую, мы тебе прямо в руки положим. Ты понимаешь?
Конев усмехнулся, задумчиво достал сигарету, размял её. Прикурил. Он затягивался глубоко, чувствовалось, что курение доставляет ему удовольствие.
— На половину, которую Богданов определил Виноградову, — заявил Конев, — вас трое. На троих и делите. А моя половина мне.
