Выпили и стали хлебать уху. И я потихоньку соображал. Прекрасная Волга и чудесный вечер. Но мы не только знали о кладе, мы уже колышек вбили в то место, где он лежит. Приятно сидеть у костра, а когда это прекратится?
Харламов захотел разлить оставшуюся водку: Павел не дал.
— Своему другу Бабкину оставь. Так и напиши на этикетке: Бабкину! Какая у тебя водка?
Романов глянул, ответил:
— «Привет»!
— Привет Бабкину!
Я тоже посмотрел на этикетку и блеснул эрудицией:
— «Привет» написано латынью, priviet. Поэтому и надпись должна быть латинской. По-молдавски, например, если сказать — кому, то используют не окончание, а предлог. Мы говорим — кому? Бабкину! У! А они в таких случаях говорят — луй! Луй Бабкин!
— И что это значит? — не понял Харламов.
— То и значит, что Бабкину. Но по-молдавски, на латинице.
— А точно луй?
— Пиши! Закрывай бутылку и пиши на этикетке под словом priviet — lui Babkin.
Харламов закрутил пробку, вытащил из кармана авторучку, старательно стал писать. Лида смотрела на него с умилением.
— Вот! Priviet lui Babkin!
Он бросил бутылку под куст, а я подумал, что Бабкин завтра и явится. Что, не найдёт нас? Луй…
Лида наделала бутербродов с варёной сгущенкой, и мы долго пили чай. Виктор разговорил Лиду, и она рассказывала о французской реке Луаре, о красивой долине, о замках и каналах. Орлеан, оказалось, стоит на Луаре, а я и не знал. Рассказывая, она стала светской дамой, и плавный жест рукой, показывающий, какое у Луары плавное течение, меня порадовал. И я всех потащил на берег — купаться.
Купались долго.
Непонятно, когда начался дождь, мелкий, несмышлёный. Не сразу его и заметили, а когда вышли из воды, песок на берегу оказался тёплым, а полотенца влажными. Мы растирались и смотрели на воду.
Открыв утром глаза, я увидел брезентовый верх палатки и на нём тень от неподвижной ивы. Кто-то кричал со стороны ухвостья. Я выбрался из палатки и отправился умываться. Часы показывали начало седьмого.
Вернувшись, я обсыхал и умилялся, глядя на Харламова и Лиду. Он уже окунулся, Лида лишь собиралась, стояла в купальнике с полотенцем через плечо и негодовала:
— Не приставай ко мне! Я пить хочу! Зачем ты кричал? Я устала. Где здесь туалет? У меня голова болит! Дай мне сигарету!
— Доброе утро, Лида! — сказал я.
— Доброе утро! — Лида расцвела и, взмахнув полотенцем, отправилась к проливу.
Её крупное тело в купальнике с округлостями, освещенными утренним солнцем, с непринуждённой грацией удалялось к реке.
