Гроза настигла их на полпути к конаку. Прилетевший с гор ветер засвистел под крышами, над головами блеснула молния, озарившая жавшиеся к земле кусты и травы. Завывания ветра слились с раскатами грома и вместе покатились в сторону гор; хлынул ливень, однако паша и Давуд-ага успели к тому времени дойти до ворот конака. В конюшне мерцал свет, видимо, старый конюх успокаивал испуганных животных. Переступив через порог, Юсеф-паша бросил свою накидку сонному слуге и долго мыл лицо и руки. За окном шумел вяз, ветки стучали в стекла, словно дерево просило приютить его в доме, дождь лил как из ведра, смывая с холма мусор, новая земля в амфитеатре оседала. Юсеф-паша любил летние грозы — он чувствовал их благодать и очищающую силу. Вымытое лицо обдавало приятным холодком, он почувствовал себя бодрее, чем час назад, однако быстро уснул и спал долго. Несколько раз его будил веселый, чистый звон затихающего дождя, но пробуждение было приятным и легким.
Абди-эфенди в эту ночь не знал покоя. Сон слетел с глаз еще до начала грозы, голова была ясной, как будто бы он и вовсе не спал. Когда полил проклятый дождь, он понял причину своей смутной тревоги и вскочил с постели. Земля раскиснет, по меньшей мере один день будет потерян, а Нуман-бей и так пригрозил, что снимет своих людей с работ. Рис созревал. Амфитеатр был наполовину засыпан, но как продолжать работы без селян Нуман-бея? Абди-эфенди принялся размышлять о том, как приструнить бея и задержать хотя бы часть его людей, как помягче доложить об истинном положении дел паше и умилостивить его. С двух сторон на него были нацелены клинки, и он не знал, каким из них будет пронзен. Задыхаясь от влажного воздуха, он растирал волосатую грудь, вздыхал и так, не одеваясь, но и не сомкнув больше глаз, дождался утра. А на заре Абди-эфенди узнал от старика-дервиша о решении паши и о клятве Инана.
Два коротких мощных толчка сердца — и вся кровь прилила к голове. Глаза его вылезли из орбит, словно кто-то нажал на них пальцем изнутри, да так, что они вот-вот лопнут. «Глаза! Свершилось!» — слова эти болью отозвались во всем теле отца, и ставшим вдруг непослушным языком он пробормотал:
— Спрячь его! Верни мне его!
Дервиш, перепугавшийся, как бы Абди-эфенди не хватил удар, а еще больше, что проговорился о том, что ему удалось выудить у юноши, принялся выталкивать разом лишившегося воли отца.
— Он под надзором стражи! Смотри же, не выдай меня! — прошипел он и запер за ним дверь.
