Джо помахал им вслед, но, когда такси отъехало, он почувствовал, что восторг исчез. И в этот момент Доротея вышла из клуба. Она подошла к Джо. Некоторое время они стояли и смотрели на притихшую улицу.
– Вот так отыгрываешь сотни концертов, но зажигательные случаются редко, – сказала Доротея. – Вечеров, таких, как сегодня, будет немного.
– Да, это было потрясающе. А что дальше? – спросил Джо, стараясь сдерживать переполнявшие его чувства.
– Мы вернёмся сюда завтра вечером и повторим, – сказала Доротея.
«И всё?» Джо промолчал. Должно быть, что-то отразилось на его лице, потому что Доротея спросила:
– Что не так, Преп?
– Да просто... – Джо не мог подобрать слов. – Я ждал этого момента всю свою жизнь. Мне казалось, всё будет... иначе.
– Ммм...
Доротея посмотрела на него своим неподражаемым взглядом, помолчала немного и сказала:
– Подплывает как-то молодая рыбка к старой и говорит: «Подскажите, как проплыть к океану». «К океану? – переспрашивает старая. – А мы с тобой где?» «Это? – удивляется молодая. – Всего лишь вода. А я хочу в океан».
Доротея подошла к такси.
– До завтра, – сказала она Джо, села в машину и уехала.
Джо смущённо смотрел ей вслед. Он пошёл к метро. Весь долгий путь домой Джо смотрел в темноту за окном.
Когда он добрался до своей остановки, пошёл снег. Джо шагал по тропинке, по которой ходил до этого сотни раз. Он вошёл в собственную квартиру и подошёл к фортепиано. Присел и почувствовал тяжесть в кармане. Он сунул руку и вытащил целую пригоршню мусора: огрызок пиццы, кусочек бублика, леденец, катушку ниток, кленовое семечко. Всё это Двадцать два собрала за день, проведённый вместе. Джо сложил всё на столик.
Он открыл крышку. Пока его пальцы рассеянно бежали по клавишам, он взглянул на семечко. Внезапно он отчётливо вспомнил, как смотрел вверх на вихрь таких семян, летевших к нему. Чудесное воспоминание. И огрызок пиццы... Джо вспомнил, с каким наслаждением Двадцать два поглощала её.
Джо разложил все эти предметы на крышке фортепиано. И снова начал играть, подбирая мелодию к каждому воспоминанию, просыпавшемуся в нём. Недоеденный бублик напомнил об уличном музыканте. Именно тогда Двадцать два поняла, что такое музыка. Вспомнил, как она играла собственную музыку на заборчике, ведя рукой по штакетинам, и в какой восторг она приходила, создавая что-то новое. В его памяти всплыла Конни, увлечённо играющая на тромбоне. Дез, «спасающий жизни» по-своему. И Либба, обрезающая нитку на костюме отца.
