— На английском? — спросила Марина удивленно.
— Зачем на английском? На своем. Но они с материка выходцы. А она островитянка. Ее родного языка они до коллапса, может, и не слышали даже. Петьку вот учит. Он на Галкином-то хкаверси бойко болтает уже, по-русски вот пока никак. А говорили, совсем молчать будет, только слюни пускать. Но тут, как бы это, мелодика лечебная или вроде того.
— А Петька? — не выдержала Марина. — Петька кто?
— Человек он.
— Витя! — раздалось от двери. — Витя! Вы что тут в темноте сидите? У меня Петька заговорил! «Ма» сказал и «спи»!
Галка влетела в кухню, хлопнула рукой по выключателю и замерла, увидев заплаканное лицо Марины, понурую морду Серого и дядю Витю, застывшего с сигаретой в руке.
Бухнула входная дверь, кто-то охнул и тихо выругался. Пружина переиграла вернувшегося Сережу.
* * *
Утро знобило синим, без единого облачка. Лазурь навалилась на крыши, жарко дыша во двор. Липы опустили тяжелые темные листья, изнывая от жары. Ждали грозы. Она бродила где-то далеко, за городом, гоняла с пляжей отдыхающих, широким мокрым языком облизывала шипящие мангалы, хлестала по макушкам зонтики и веранды.
Из окошка четвертого этажа радио голосом Ротару пело Тарковского. На пустой широкой скамье лежала забытая кем-то газета. Зной тихо шевелил ее, обещая скорое избавление.
Коренастый мальчишка мотался по двору, то и дело бросая тоскливые взгляды на велосипед. Его отец, видимо, затеял «генеральскую» уборку и то и дело гонял сына на помойку — то одно выбросить, то другое вылить. Сам — в застиранных трениках с лампасами — пылил в комнате, шумел, старался, вел будничную жизнь образцового гражданина.
— Па-ап, можно мне на реку? — звонко крикнул мальчишка.
— Все, что сбыться могло, словно лист пятипа… — перешибло песню захлопнувшееся окно.
Мальчишка бросил на бегу смятый конфетный фантик, и он покатился, подхваченный воздушным потоком, в сторону от мусорки, по выцветшему от жары асфальту прямо под ноги двоим, что без скрипа проскользнули между створками облезлых ворот. В будничном, без единого черного пятнышка в одежде, чужаки остановились, проводив взглядами мальчишку, потом — брошенный им фантик.
А тот уже тропился прочь, как сбежавший колобок, но далеко не ушел, ткнулся в угол между стеной и воротами, в щели под которыми двигались тени чьих-то ног, и замер.
Опрятные люди прошли во двор.
— Вы Галина Васильевна Балашихина? — обратились они к девушке, с ребенком на руках вешающей белье.
