.
4) Законодатель уделил много внимания вопросам, связанным с особенностями учета, эвакуации и содержания пленных, подлежащих уголовной ответственности (§ § 7, 26 и 59). вместе с тем, он изначально упустил из виду специфику наказаний, которые могли назначаться указанным лицам (очевидно, что российские власти были не вправе понизить оттоманского офицера в воинском звании, уволить его со службы и т. п.). Пробел этот удалось устранить лишь к сентябрю 1877 г., с принятием «Правил о применении военными судами военно-уголовных законов к преступлениям, совершаемым военнопленными» (Приложение 5).
5) Требования § § 4 и 35, освобождающие российских должностных лиц от обязанности изымать у пленных «под квитанцию» принадлежащие тем деньги и ценности, выглядели, по меньшей мере, сомнительными. правда, столь выдающийся юрист, как профессор Ф. Ф. Мартенс, приветствовал появление данных норм, считая подобное изъятие «оскорбительным» для «честного защитника своего отечества» и уместным лишь «в отношении арестантов или преступников»[33]. Между тем, хотя у военнопленного и преступника действительно мало что общего, естественное стремление человека к свободе их все-таки объединяет. а это значит, что деньги и ценности выступают для обоих экономической основой как потенциального побега, так и подкупа охраны в иных целях. (Тот факт, что турки, интернированные в Россию в 1877–1878 гг., практически не совершали побегов и вообще, в массе своей, вели себя вполне законопослушно, явился следствием счастливого стечения обстоятельств, никак не преуменьшающих эту ошибку законодателя).
6) В «Положении» отсутствовали какие-либо упоминания о праве военнопленных на переписку с родиной.
7) Базовый документ не разрешал проблему с переводчиками, что неизбежно ставило власти на местах в затруднительное положение. В этой связи определенный интерес вызывает письмо штаба Харьковского военного округа в Главный штаб от 16 декабря 1877 г. с просьбой «командировать в распоряжение каждого губернского воинского начальника (в пределах округа — В.П.) примерно по 3 переводчика, для назначения их в более нуждающиеся в переводчиках пункты, где размещены пленные турки». Еще больший интерес вызывает полученный в Харькове ответ: «Не имея в своем распоряжении ни лиц, знающих турецкий и русский языки, ни средств для привлечения таких лиц к исполнению обязанностей переводчиков, Главный штаб затрудняется в назначении последних к командам военнопленных турок, находящихся в районе Харьковского военного округа. Ввиду же того, что все другие военные округа, в которых водворены военнопленные, обходятся без назначения к ним переводчиков, специально к этой должности приготовленных, — не окажется ли возможным обязанности переводчиков возлагать на воинских чинов из татар, знающих хотя несколько турецкий язык и состоящих в частях войск округа»
