.
«Рекомендации» эти были, в общем-то, не новы. точно такие же Кабинет Министров рассылал в регионы еще в период Русско-турецкой войны 1735–1739 гг. Между тем, «воинские чины из татар», как правило, не были знакомы с османской письменностью, т. е. не могли работать с документами и частными письмами на турецком языке. Хуже того, они мало чем могли помочь русскому медицинскому персоналу, обслуживающему больных турок, поскольку их словарного запаса едва ли хватало даже для сбора анамнеза.
Но самым главным здесь видится то, что ни авторы «Положения», ни, тем более, высшие органы военного управления, так и не указали источника финансирования при найме переводчиков. По счастью, лица, владеющие русским и турецким языками, особенно из числа находящихся в России подданных Оттоманской империи, обычно соглашались исполнять эти обязанности безвозмездно. в качестве примеров здесь можно сослаться на тверского предпринимателя караима Ису Келеша или проживавшего в Пскове грека Савелия Продрамуса (Продромуса). последнему османские офицеры, покидая после войны Псков, даже оставили письмо с благодарностью за то, что тот «был постоянным посредником и помощником по устройству их дел, как при посещении ими лавок и базара, так и в помещениях, занимаемых ими в городе»[35]. Правда, в Миргороде Полтавской губернии услуги переводчика удалось провести по какой-то статье местного бюджета. Тем не менее, осенью 1878 г. возвращающиеся на родину аскеры по собственному почину собрали для него деньги в сумме около рубля, поскольку тот «оставался, буквально, без куска хлеба за неполучением жалования»[36].
Однако, как бы то ни было, перечисленные выше факты были немногочисленны. в большинстве же случаев функции переводчиков, а вернее — толмачей, традиционно выполняли (разумеется, «на общественных началах») российские и оттоманские солдаты из числа татар; пленные казаки-некрасовцы[37]; поляки, некогда эмигрировавшие из Российской империи в Османскую; турки, ранее выезжавшие на работу в Россию или уже побывавшие в русском плену в годы Крымской войны 1853–1856 гг. и др.
Завершая краткий обзор основ отечественного законодательства о военнопленных, нельзя не обратить внимания на то, что в соответствии с требованиями § 31 «Положения», нормы базового акта должны были получить дальнейшее развитие в детальной Инструкции, разработка которой возлагалась на Главный штаб (ГШ). Правда, в архивах нам не удалось обнаружить ни самой этой Инструкции, ни каких-либо данных, указывающих на ее существование. Однако тот факт, что в 1877–1878 гг. органами военного и морского ведомств были разработаны, приняты и доведены до исполнителей десятки подзаконных актов, конкретизирующих и детализирующих отдельные нормы «Положения», дает основания утверждать, что отсутствие Инструкции Петербургу все-таки удалось компенсировать, пусть даже частично
