Язвы мещанства в Петрограде-Ленинграде 1920-х гг. разъедали не только рабочую молодежь, но и будущую советскую интеллигенцию — студентов. Среди них также находилось достаточно несознательных элементов, танцевавших фокстрот и пудривших нос, но отличительной чертой вузовцев стало «упадничество». Считалось, что пессимизм не для пролетариата: «…упадничество во всяких его формах по самой своей природе чуждо пролетариату. Оно характерно для отживающего класса — буржуазии, которая, несмотря на то что нэп предоставил ей пока некоторые возможности „дышать“, видит свой конец, свое окончательное и полное уничтожение в результате победоносного социалистического строительства»[221].
И именно студенчество, среди которого еще оказывались сильны дореволюционные элементы, было ближе к этой буржуазии. Университеты, институты и академии являлись ареной бескомпромиссной борьбы за пролетаризацию высшей школы. Не только большинство профессуры, но и значительная часть студенчества не приняла революцию. «Красные» студенты называли их «белоподкладочниками», намекая на обязательную студенческую дореволюционную форму, которую те упорно продолжали носить. Приток в вузы пролетариата и ограничения на поступление для «бывших» приблизил власти к успеху, но ситуация была очень зыбкой, что и показал 1927 г.
Именно в этот год началась борьба с упадничеством, символом которой стала «есенинщина». Поэт-самоубийца оказался не только самым популярным среди молодежи, но и идейным вдохновителем пьянства, хулиганства и даже суицидов. На эту тенденцию обратил внимание народный комиссар просвещения А.В. Луначарский. В докладе в Коммунистической Академии 13 февраля 1927 г. он признался: «Если хулиганство нечувствительно переходит в уголовщину, то пессимизм нечувствительно приводит к самоубийству. И одно время сильно участившиеся случаи самоубийства среди вузовцев показали, что действительно такая болезнь существует»[222]. Конечно, некоторые полагали, что пролетариату с этими людьми не по пути и «есенинщина» распространена среди других классов, почему и не стоит обращать на нее пристального внимания: «Известно, представители каких социальных прослоек молодежи попадают в ряды есенинцев, известна социальная база есенинщины. Обследование самоубийств в вузах показало, что самоубийцами-есенинцами являлись по преимуществу выходцы из деревни и из городской мелкой буржуазии — элементы, социально родственные Есенину, являвшемуся знаменем их упадочных настроений, ушедшие от своей социальной среды, пошедшие к пролетариату, но к нему не дошедшие, завязшие на беспутье»
