План пьесы совершенствуется. Он разворачивает его на столе, как архитектор, просматривает часть за частью и, когда видит, что рука уже не тянется вносить поправки, понимает, что все сработано прочно. Тогда он срывается с места, кричит: трагедия готова! Не верит сам себе, бегает взад-вперед по комнате, никак не может успокоиться. Скажи теперь кто-нибудь, что театр — изящная безделица, он с полным правом возразит, что ничто не давалось ему с таким трудом, что пьесу нельзя равнять с одой, что выстраивать сцены и действия — тяжелая работа. Мысль, что план завершен, вызывает в нем такой прилив сил, что он проводит ночь в объятиях крестьянки, а утром пишет Лафонтену: «И ночи здесь у нас прекрасней ваших дней». Александрийский стих дается ему так легко, что он наверняка доделает все очень быстро. Запершись в четырех стенах, он шлифует свои стихи, и его не оставляет чувство, что самое сложное позади. Кузен напоминает, как плохи его финансовые дела, но он полон надежд, уверен, что нынешние труды принесут ему литературную славу и процветание. На скудной почве Юзеса созреют пышные плоды. Здесь он нащупал пружину не только театральной пьесы, но и самой жизни. А теперь — назад в Париж.
Жан вновь в особняке де Люин, с кузенами, с Шарлем — тот тоже вернулся. Высокий, стройный — все сулят ему военную карьеру. Зла на Жана маркиз не держит. Раз или два он даже попытался заговорить о прошлом, но Жан только улыбался в ответ и переводил разговор на другую тему. Как-то вечером, когда Жан собирался к своим друзьям-писателям, маркиз, чуть вздернув голову, сказал:
— Слышал, вы сочинили трагедию, ну а я бы на вашем месте не забывал о болезни короля.
Жан тут же узнал надменный тон, каким маркиз говорил с ним всегда, даже когда они в детстве, двое мальчишек-сорванцов, болтали по ночам. Он весь напрягся, но ответил сдержанно:
— Я подумаю.
— Я познакомлю вас с моей женой, — небрежно обещал маркиз. Он собирался вступить в очень выгодный брак.
Жан молча кивнул, хоть его подмывало ответить: «А я вам дам прочесть мою пьесу».
Франсуа вводит Жана в новый салон; людей, причем влиятельных, там больше, чем в особняке де Люин. В том числе бывших насельников аббатства. Говорят об угрозах со стороны короля, о том, как защищаться, о неопределенном будущем. Жан с болью думает о тетушке, но оживленная беседа вытесняет тревогу. Иной раз он приходит оттуда в трактир, бессильно поникает головой на столик и жалуется приятелям, что светские беседы по всем правилам изнуряют его не меньше, чем сочинительство.
