Хозяин салона маркиз де Лианкур собирает картины итальянских художников и любит показывать их гостям. Первое время Жана от них передергивало, он не знал, что сказать. Никогда прежде не видел он такого обилия живописных форм и красок. У него не находилось слов для всей этой пышности, хотя когда-то, в детстве, ему нравилось сравнивать живопись и язык. Но тогда у него был скудный, скромный зрительный опыт. Пейзажи Юзеса раздвинули рамки его представлений, но незначительно, лишь приучили видеть основную палитру, чисто синие, желтые плоскости, но не оттенки. Однако не оставаться же и дальше перед картинами немым, необходимо научиться рассуждать о живописи, как обо всем прочем. Поэтому он попросил у маркиза разрешения рассматривать полотна в одиночку — будто бы для оды, которую он сочиняет. Маркиз легко на это согласился.
И вот он медленно переходит от картины к картине, будто чувствуя на себе взгляды изображенных на них людей, особо пристальное внимание отдельных портретов. Надолго останавливается перед многофигурной сценой Веронезе, потом записывает в тетради: A смотрит на B, B — на C, C — на D. И радостно угадывает в этом некое движение, сложную механику, похожую на несовпадающие векторы страсти, — отныне он сможет говорить о живописи как о театре.
Работа над трагедией продолжается, он вводит в нее новые нюансы, пока в салоне ему не начинают настоятельно советовать заняться другим предметом: восславить выздоровление короля. Он и так уже пропустил, будучи далеко от Парижа, рождение дофина, тем более непозволительно пренебрегать еще и этим случаем. «Справляйтесь, как хотите, — наставляет его кузен, — но на карте стоит ваше будущее». Жан откладывает пьесу, не появляется в трактирах и сочиняет оду в сто с лишним восьмисложных строк. Беглости он не потерял, образцов не забыл, что-то где-то заимствует, подражает Малербу — не важно, игра стоит свеч. Он даже старается усмотреть в этой теме что-то личное, такое, что могло бы затронуть его самого за живое. Достаточно подумать, что король — почти его ровесник и мог бы совсем молодым умереть. Это было бы страшно. Две недели — и все готово. Нельзя сказать, что эта ода гениальна, считает Лафонтен, однако цель достигнута. Со следующего месяца автор занесен в список тех литераторов, которые творят во славу Его Величества, и будет получать за это шестьсот ливров в год.
Жан вздохнул с облегчением. Если не сорить деньгами, то на эту сумму вполне можно прожить и больше ни от кого не зависеть. Счастливое событие он отмечает с друзьями, кузенами, даже Мольера приглашает выпить что-нибудь покрепче молока. Наливает ему вина: красная струя — точно кровь, скрепляющая их побратимство. Спросить, какая пенсия положена Мольеру, он не решается, но ему говорят, что Корнель получает около двух миллионов. Друзья смеются, глядя, как сползает с его лица улыбка.
