Тит Беренику не любил | страница 19




К счастью, в его жизни появилась новая книга и отвлекла его от страхов. «Наставление оратору» Квинтилиана. Эти несколько томов ему дал Леметр, он бережно, благоговейно открывает их. Волнуется при мысли, что касается той же бумаги, переворачивает те же страницы, которых касался учитель и на которых словно отпечатались его взгляд и взгляды всех прежних читателей. Судья должен умело убеждать, приводить доказательства, но должен также и воздействовать на чувства публики.

Каждый совет Квинтилиана помогает проникать в человеческий мозг и находить в его извилинах потаенные мысли, неявные намерения, скрытые мотивы. Такого Жан не ожидал. Наставление юристам научит его не только элоквенции, но и искусству читать в душах.

До того как Леметр удалился в загородную обитель, он был знаменитым адвокатом. На Жана он, как говорят, возлагает большие надежды, прочит его в защитники Пор-Рояля, а кроме того, любит, как сына. Он обучает юношей всем фигурам речи, всем приемам, загорается, увлекает их тоже, не считает часов. Особое его пристрастие — силлогизмы. Все три ступени он излагает единым духом, с шутливой высокопарностью. Ученики заражаются азартом, подражают учителю, устраивают состязания, сражаясь иной раз до глубокой ночи. Однако Жан предпочитает другую фигуру, тоже любезную сердцу Леметра, — гипотипозу[25]. «Когда слова настолько ярко изображают предмет, — объясняет наставник, — что слушателю кажется, будто бы он его воспринимает не ушами, но глазами. А зрение безраздельно властвует над нашей душой». Из многочисленных примеров Жан запомнил один: окровавленную тогу Цезаря, «сочащуюся кровью», с нажимом выговаривает латинист; эта багровая влажная ткань сильнее всех речей возбуждает жажду мести у римской толпы. Чтобы лучше слышать, Жан закрывает глаза и отдается какой-то странной сумеречной стихии: трудно понять, светло или темно там внутри, это не сон, не явь, а что-то вроде стойкой и сладкой галлюцинации; ум раскаляется, пылает факелом. Трагедии, битвы, тлеющие угли высвечиваются в черноте, проступают яснее, чем на громадных полотнах.

И вот спокойный голос рассказывает об ужасном, подчиняет бесчинства и жестокие усобицы строгому ритму. Голос учителя такой красивый, звучный, что Жану то и дело приходится сцеплять большие пальцы за спиной, чтобы не захлопать ненароком в ладоши. Наедине с собой он пробует собственные силы. Слова приобретают материальность, их можно потрогать, схватить, переделать. Речь образуется в уме, но не должна в нем оставаться, она должна выходить наружу, вырываться в пространство, трепетать.