Леги хотел тотчас же закончить разговор, повторив текст только что отправленного послания президента, в котором тот ссылался на соглашение со Сталиным. Но этот аргумент не имел значения для Черчилля. Чтобы оправдать свою поспешность, он сослался на то, что сообщение о капитуляции было сделано премьер-министром немецкого правительства. «Зачем это нужно, — говорил он адмиралу Леги, — чтобы я и президент делали вид, будто только мы двое ничего не знаем о происходящем?»
И Черчилль продолжал настаивать на том, чтобы официальный срок объявления капитуляции Германии был установлен 7 мая в 18 часов, то есть на двенадцать часов раньше срока, согласованного между тремя правительствами. Поскольку весть уже распространилась, рассуждал Черчилль, следует действовать, не заботясь о «дяде Джо» — Сталине.
Аргумент был несостоятельным. Зачем же было спешить до такой степени, чтобы действовать даже без Сталина, если новость уже распространилась? Официальное сообщение так или иначе запоздало. Оно было, следовательно, лишь формальностью. Поспешить или немного еще подождать, как того требовал Сталин, ничего не меняло в данной ситуации. Но поспешность, проявленная при таких обстоятельствах, выдавала побудительные мотивы Черчилля. Он без стеснения признался в них во время беседы с адмиралом Леги.
Адмирал, говоривший от имени президента, спросил, почему не согласовать это со Сталиным. Но премьер-министр оставался непреклонным. Нет времени, отпарировал он, ждать ответа Сталина.
Но почему было не подождать, раз обстоятельства не вынуждали к спешке? Такова была точка зрения Леги, которую он твердо отстаивал: ничего нельзя предпринимать без согласия Сталина.
В качестве последнего довода Черчилль прибег к небольшому шантажу: он уже сделал все необходимое, чтобы поставить всех перед свершившимся фактом. Все уже предусмотрено, даже час, когда король выступит по радио. «Невозможно, — добавил он, — отменить все это теперь, когда немцы распространили новость».
Все это было до такой степени лишено всякого смысла, что советник Трумэна не смог удержаться от возражений. Вопрос заключается, отвечал он, не во времени (поскольку официальное объявление будет сделано с опозданием), а в торжественности самого факта. «Весь мир в курсе дела, — справедливо заметил адмирал. — Это только вопрос об официальной декларации». Следовательно, не так уж важно, будет ли она сделана днем 7 мая, как того желает Черчилль, или утром 8 мая, как это было согласовано, или, наконец, 9 мая, как того просит Сталин. Так что Леги настоял на том, чтобы немедленно связаться с Москвой по телетайпу. Впрочем, если бы ответ Сталина оказался отрицательным, президент Трумэн выступил бы со своей декларацией в согласованный час — во вторник, 8 мая в 9 часов утра.
