Таким образом, Черчилль был полностью в курсе дела, когда принял всерьез предложения первого полицейского фюрера. Ибо они полностью соответствовали его собственным целям. Он немедленно созвал Военный кабинет и отправил срочную телеграмму президенту Трумэну, — телеграмму, которая, как говорит сам Черчилль, верно выражала реакцию британского правительства.
Поспешность, с которой действовал премьер-министр, была тем большей, что в предложениях Гиммлера речь шла уже не просто о частичной капитуляции, как в Италии, а о капитуляции на всем западном фронте, предвещавшей сепаратный мир с Германией. Для него это было главное — такой случай нельзя было упускать.
Однако Черчилль отдавал себе отчет, что было невозможно повторить итальянскую операцию, оставив русских в стороне. Он, кроме того, знал, что в данном случае американцы не последуют за ним, как они это сделали в Италии. Зато у него были все шансы успешно осуществить новую операцию, если бы дело выглядело так, будто он действует в согласии с Москвой, предупредив Сталина с самого начала. Действуя таким образом, он обеспечил бы себе содействие Трумэна и усыпил бы бдительность Сталина, подчеркивая в то же время важность предложений Гиммлера и указывая на готовность взять это дело в свои руки.
В телеграмме, отправленной 25 апреля президенту, Черчилль искусно доказывал важность предложений Гиммлера. «Учитывая, — замечает он по этому поводу в своих мемуарах, — важность этого… мирного предложения и наш опыт с русскими… в связи с «Кроссвордом»» (дело о капитуляции в Италии), он считает «полезным» изложить свои «действия» Трумэну и Сталину.
В телеграмме Черчилля Трумэну особо оговаривалось: «Ответ, который следует дать шведскому правительству, является прежде всего делом трех держав, поскольку ни один из нас не может вступить в сепаратные переговоры». На самом деле он думал совсем иначе. Было важно, именно после опыта с итальянским делом, доказать, в особенности русским, что его «честность» вне всяких сомнений.
В этой же телеграмме Трумэну Черчилль писал, что следует предупредить Сталина, не оставляя ему времени для ответа. В тот же день, 25 апреля, он отправил телеграмму Сталину. Черчилль, очевидно, вел к тому, чтобы начать дело, поставив всех перед свершившимся фактом: началом переговоров в связи с предложениями Гиммлера, которые он затем направлял бы по своему усмотрению. В телеграмме, которую Трумэн в свою очередь послал Сталину, он ограничился тем, что в порядке «информации» просто изложил предложение Гиммлера. Вечером 25 апреля Черчилль позвонил по телефону Трумэну. О самом телефонном сообщении он не говорит ни слова в своих мемуарах; он приводит лишь записку, составленную им по этому вопросу для Военного кабинета. Согласно этой записке, премьер-министр якобы сказал президенту, что, по мнению британского правительства, «необходимо, чтобы капитуляция была безоговорочной и принятой одновременно тремя великими державами». Это было «энергично» поддержано Трумэном. Черчилль зачитал ему затем телеграмму английского посла в Стокгольме относительно предложения Гиммлера и потребовал «столь же решительного одобрения» [этого предложения], что было самым важным для премьер-министра.
