Подозрительных на улице вроде не было, и человек торопливо скрылся в подъезде. Чутье мне подсказывало: этот человек должен быть задействован в операции. По крайней мере, это один из ее главных участников. Я окинул взглядом окна этажей и между пятым и шестым увидел нашу атаманшу. Было далековато, но я разглядел ее напряженное лицо и сжатые, наверно, в сильном волнении руки на ее груди. На часах было без четверти девять. Визгун с не меньшим напряжением следил за приехавшим человеком и женщиной между этажами. Но на его лице не было заметно никакого волнения. Я же вдруг начал волноваться в ожидании того, что должно произойти. Прошло пять минут, как человек скрылся в подъезде. Стрелка на часах как будто остановилась, и мне показалось, что прошло уже не менее пятнадцати минут. Вдруг, расталкивая уличную суету, раздвигая ее в стороны, на улицу выскочил коричневый «мерседес». Одним колесом он наехал на бордюр, зацепил цветочную клумбу и на полной скорости стал как вкопанный. Все четыре дверцы резко распахнулись, и из машины выскочили дюжие парни. Они стремительно побежали в подъезд, и я подумал: «Кино начинается!» Визгун шевельнулся, я покосился на него. Он вытащил пистолет, и я услышал, как легонько щелкнул замок дверцы. Шеф приготовился, наверное, через несколько секунд мы ринемся к подъезду в таинственную неизвестность. Атаманша стояла у окна, словно статуя, не подавая признаков жизни. Прошло десять, пятнадцать, — двадцать секунд, и мой обостренный слух выделил среди многообразия уличных шумов глухой выстрел, будто стреляли с глушителем. Потом наступила пауза секунд на тридцать, и снова я уловил три выстрела подряд с такой скоростью, с какой мог нажимать на спусковой крючок профессионал. Потом часто, как на полигоне, затрещали громкие пистолетные выстрелы. В эту секунду атаманша взмахнула белым платком, и мы с Визгуном мгновенно вывалились из машины. Все вокруг пришло в движение: машины разных марок справа, слева ринулись к дому. Непосвященный, простой обыватель вряд ли заметил все эти перемещения, мало ли куда и почему двинулись автомашины. Никакой суеты, никакого хаоса, все как в отработанном сценарии. Но мне все эти движения и перемещения виделись другими глазами, потому что я был частью этого движения и знал, куда все это было нацелено.
Первой у подъезда оказалась автомашина советского военного атташе. Очевидно, вместе с ним были консул и еще двое официальных посольских чиновника. Они с папками под мышками почти бегом скрылись в подъезде. Пока мы с шефом перебежали улицу, я увидел, что у дома собралось с десяток машин. Оглашая улицу пронзительным визгом сирены, к дому подкатила машина «скорой помощи». Двое спортивного вида санитаров в белых халатах и с носилками побежали к этому же подъезду. Всю картину я увидел через окно уже тогда, когда мы, прыгая через две, три ступеньки, добежали до второго этажа. Я зажал в руке «люгер» и был уверен, что сейчас буду драться не на жизнь, а на смерть. Я буду стрелять в любого, кто станет у меня на пути. Такая была во мне уверенность и установка. Это уже были не детские забавы, а реальность. Ради этих минут меня и заслали на Ближний Восток, потому что Родина мне верила, она надеялась на меня. Визгун отстал на целый пролет лестницы: я был моложе и сильнее и бежал так, словно от этого зависела вся моя карьера, мое доброе имя и неизвестная мне операция. На повороте с четвертого на пятый этаж, наверху лестничного пролета я увидел женщину. Она высоко подняла руку с красным платком, и я замер на месте. Все, операция закончилась! Нам приказывали повернуть оглобли и стремительно уходить с поля боя. Нашу задачу мы выполнили, хотя я так и не знал, в чем она состояла, эта важная задача, решать которую нас вызвали через две границы, и мы неслись в ночи по скоростной трассе, где могли запросто кончить свою жизнь, полетев вместе с машиной в пропасть.
