– Вот… Знаете, что… прежде всего – автограф… «Михаил Валентинович»? Так? Непременно автограф! Знаете, что… Все… Генерал Буланже[147], Лев Николаевич Толстой, Поль Дерулед[148], генерал Драгомиров[149]… Непременно… знаете, что… автограф.
Лентовский написал своим широким, размашистым, безудержным, как он сам, почерком.
И они удалились к окну.
Два профиля на свете окна.
Красивое, умное, тонкое лицо Лентовского. Голова Фидиева Зевса.
И «Мефистофель с надутыми щеками».
Г-н Фельдман делал самые страшные из своих глаз.
Снимал даже пенсне и таращил глаза, как рак.
Лентовский смотрел ему в зрачки, и, казалось, улыбка шевелится под седеющими усами.
– Вы спите?
Лентовский улыбнулся:
– Нет!
Фельдман брал его за руку, придвигал свое лицо ближе, смотрел еще страшнее.
– Спите! Я вам приказываю! Слышите? Спите!
И, нагнувшись в нашу сторону, конфиденциально, шепотом сообщал:
– Он спит!
Лентовский улыбался и громко отвечал:
– Нет! Прошел час.
Г-н Фельдман встал:
– Я устал!
Протер пенсне, вытер платком лицо:
– Знаете, что… Я никогда не встречал такой воли… он не поддается внушению… знаете, что… невозможно!. Невозможно, я говорю, его загипнотизировать…
– Что же делать?
– Можно внушить… знаете, что… под хлороформом. Это было опасно.
Лентовский объявил:
– Согласен…
Для внушения нужно было, по словам г. Фельдмана, уловить момент бурного состояния, в которое впадает захлороформированный.
Доктор Н.В. Васильев, старый друг, тот самый, который пришел на последний вздох умирающего Лентовского, только головой покачал:
– С ума сошли! Сколько же хлороформа потребуется! Разве, господа, можно?
Лентовский был непреклонен.
– Рискую! Все равно!
– Чего там рискуете! Черт знает, какой риск!
– Все равно. Я должен стать другим! Я должен!
Это была одна из самых тяжелых операций, какую можно себе представить.
Лентовского положили на диван посереди комнаты.
Около стояли «верные капельдинеры», Иван и Матвей, чтобы держать.
Доктора. Взволнованный г. Васильев.
Г-н Фельдман осведомлялся потихоньку:
– Он очень силен?
– Страшно.
– Его не удержать… Знаете, что… его не удержать…
И притащил из кухни какого-то насмерть перепуганного мальчишку.
– Знаешь, что… держи! Пусть все держат!
Хлороформу выписали, действительно, целую уйму. Лентовский с трудом поддавался хлороформу.
Воздух комнаты был напоен этим сладким, удушающим запахом. У всех кружилась голова. Хлороформ лили, лили…
Лицо Лентовского стало багровым. Посинело. Почернело. Жилы надулись как веревки. Он забился, заметался. Запел. Начал что-то бормотать.
