Он не был из числа тех людей, про которых говорит Эдмунд в «Короле Лире»:[141]
– Смешные люди! Они ищут причин своих несчастий на небе, в сочетаниях светил небесных! Везде! Кроме… самих себя.
Строгий к окружающим, Лентовский был беспощадно суров к себе. Кто виноват во всем? Я. Один я! Я отвлекался от дела. Мои кутежи. Это убивает силы, убивает волю, это убивает энергию. И сейчас, когда нужны все силы, вся воля, вся энергия, чтобы выплыть, чтобы воскресить дело, чтобы воскресить всех, кто верит, кто надеется на меня, – я…
Он обратился к одному из своих друзей:
– Вы знакомы с Фельдманом[142]? Привезите его ко мне. Пусть отрешит меня от питья…
Он не «пил». Во всем трагическом для русского человека смысле этого слова.
Далеко нет.
Но он любил вино. И знал в нем толк.
Когда тяжело было на душе, он искал поддержки силам в жидком золоте шампанского. Успокоения на дне стакана рейнвейна[143]. Немного забвения от горькой действительности в красно-янтарном бенедиктине.[144]
В мрачные минуты портер трауром наполнял его стакан.
– Пусть «отрешит» меня от всего этого. Надо переродиться самому, чтобы возродить все!
Фельдман…
Вы знаете этого «Калиостро» [145]? Толстенького буржуйчика, старающегося изо всех сил походить «непременно на Мефистофеля»? Светящееся самодовольством хорошо торгующего человека лицо, – и темное пенсне на «гипнотизирующих глазах».
Словно это не глаза, а одиннадцатидюймовые орудия, и он предохраняет от их ужасного действия весь мир.
Страшные взгляды, которые требуют, чтобы на них надели намордник! Пусть потрясающая сила их ослабится дымчатыми стеклами! Пусть мир бодрствует. Г-н Фельдман не хочет, чтобы весь мир спал! Чтобы весь мир подчинялся его воле! Чтобы весь мир думал, делал то, что он, Фельдман, ему прикажет!
Он заканчивает свои письма:
– Посылаю вам мое доброе внушение!
Г-н Фельдман, конечно обеими руками схватился за такого пациента:
– Сам Лентовский!
Он прискакал с толстейшим альбомом автографов под мышкой.
Со знаменитым альбомом автографов, в котором знаменитый черниговский губернатор-усмиритель Анастасьев[146] вписал знаменитое изречение:
– «Стремясь объяснить необъяснимое, впадает в нелепость».
Г-н Фельдман первым долгом разложил альбом:
