— Антон Владимирович, на минутку. У меня к вам дело, — вежливо сказал он.
Величать этого недавнего двоечника на «вы» было противно, но Клим Голубев свято придерживался правила: говори с людьми так, как хочешь, чтобы они говорили с тобой. Увы, следовать его примеру никто не торопился; видимо, окружающим так же претила натужная, почти издевательская вежливость Клима Зиновьевича, как ему — всеобщее хамство.
— Ну, чего тебе, Зиновьич? — грубовато поинтересовался мастер. — Давай в темпе, у меня дел по самое не балуй.
— Я насчет работы, — стесняясь и люто себя за это ненавидя, сообщил Голубев.
— Насчет работы? А что, тебе работы не хватает? — изумился мастер.
У него была широкая румяная физиономия, увенчанная копной вьющихся рыжеватых волос. На физиономии этой будто навек застыло выражение самодовольной наглости, свойственное Антону Егорову еще в седьмом классе средней школы и за годы не только не стершееся, но, напротив, сделавшееся главным, едва ли не единственным выражением, которое могло принять его лицо. Наглость свою Егоров считал признаком мужества, а не шибко высокую должность мастера — знаком признания своего недюжинного ума и организаторских способностей. Над своим бывшим учителем он не издевался только потому, что заводским начальством подобные вещи не приветствовались и за них можно было в два счета лишиться рабочего места.
— Я насчет того, чтобы сменить работу, — пояснил Клим Зиновьевич. — Насчет повышения. Помните, вы обещали узнать?.. Все-таки высшее образование, химик-технолог…
— А-а-а!!! Ага! — воскликнул Егоров, будто только теперь вспомнив о просьбе Клима Зиновьевича, которую тот повторял не реже раза в две недели. — Ну да, ну да, как же, помню. Совсем замотался, забыл тебе сказать. Интересовался я — и у начальника производства, и в кадрах… Нет пока руководящих вакансий! И потом, сам посуди, что ты им предъявишь? Диплом свой? Так у нас же совсем другой профиль. Это ж пищевая промышленность, винзавод, а не шинный комбинат!
— Это они так сказали?
— Э… ну, в общем, да, — трусливо вильнув глазами, сказал Егоров.
Клим Зиновьевич знал этого подонка с четырнадцати лет и прекрасно видел, что он нагло лжет: никого он ни о чем не спрашивал и спрашивать не собирался. Труда это ему не составило бы никакого, а просьбу Клима Зиновьевича он упорно оставлял без внимания по целому ряду причин. Во-первых, он был из тех людей, которые скорее вскроют себе вены, чем окажут кому-нибудь бескорыстную помощь. Во-вторых, мастер Егоров наверняка побаивался конкуренции со стороны обладателя университетского диплома и вовсе не стремился со временем снова попасть в подчинение к своему бывшему учителю. И наконец, его упорное нежелание выполнить пустячную просьбу Клима Зиновьевича было отчасти продиктовано обыкновенной местью вчерашнего двоечника своему строгому и требовательному преподавателю.
