Вглядываясь в темноту за стеклом – в ней проступает отражение моего лица, я глубоко погружён в невесёлые размышления:
«Что я ещё могу сделать? Стучаться в кабинет военного министра? Генерала от инфантерии Редигера Александра Фёдоровича? Кричать, убеждать того в полной несостоятельности выводов «Артиллерийского комитета»? Допустим, министр меня примет – должность моя позволяет подать тому рапорт. И что я в нём напишу? Ошиблись, мол, твои эксперты, а я, флигель-адъютант липовый, без роду без племени, знаю лучше? Итог предсказуем: пошлёт если не в дурку, то куда подальше… Да и не стоит мне светиться никакими рапортами – здесь, в Российской империи я никто и звать меня – никак. Всё моё положение, должность и звание держатся исключительно на милости одного-единственного лица, имя которому – Николай Второй. И только благодаря ему мне не задают никаких вопросов ни о происхождении, ни об образовании и родословной… А если и задают (встречаются такие смельчаки), то мне достаточно загадочно ответить: «Не имею права рассказывать. Приказ его величества», и вопрос вроде бы как решён… Вроде бы, как… Знали бы такие вопрошающие, чем чреват для них мой рассказ о том – кто я, и откуда!..»
Паровоз даёт протяжный гудок, заставив меня встрепенуться. Ехать ещё не меньше часа, а пялиться в собственное отражение за окном – нет больше сил. В купе никого нет, и поэтому встав, я разминаю затёкшие плечи, делая примитивную гимнастику. Стараясь упражнениями заглушить ставшее уже привычным за последнее время нытьё в груди, на месте входа пули Азефа. Боткин утверждает, что со временем боль полностью утихнет – но, в общем, жить можно и так. Не сахарный, не растаю!
Открыв дверь, я выхожу в тамбур, разминая в руках твёрдую папиросу – курить можно и в купе, это не двадцать первый век, где вообще ничего нельзя, но я – дитя советского времени. Да и дышать после табачищем – совсем не хочется. Чиркнув спичкой и облокотившись о стенку, я прислушиваюсь размеренному к стуку колёс под полом. С раннего детства, находясь в поездах, мне нравилось сочинять незамысловатые стихи на ритм колёс. И сейчас мозг выдаёт непроизвольно: «Тук-тук-тук, тук-тук-тук, поезд мчится, милый друг… Поезд мчится в никуда… Здравствуй гибель, да-да-да…»…
Поперхнувшись от неожиданности дымом, я ошалело смотрю под ноги. Туда, где скрыты столь странно стучащие колёса. Какая ещё гибель?! Что это за стишки?!..
Людей в поезд садилось нехарактерно мало – я заметил на перроне пять-шесть одиноких фигур. Интересно, есть ещё кто-то кроме меня в вагоне? В другие вроде бы зашло несколько человек, но это не электричка, из вагона в вагон перейти нельзя, до подобного конструкторская мысль ещё не додумалась. Большинство потенциальных пассажиров сегодня на торжествах в Зимнем – во дворце по случаю открытия первой Думы даётся бал, который будет длиться до поздней ночи. Поэтому состав в Царское Село идёт почти пустым…
