Передо мной сейчас подымает из грязной питерской жижи упавший пакет Лев Давыдович Бронштейн собственной персоной, известный больше под псевдонимом Троцкий.
На секунду мы даже встречаемся взглядами – наверняка моя застывшая фигура с разинутым от изумления ртом привлекла внимание будущего карающего меча революции (не железный Феликс, именно он, меч!). Но – мало ли в огромном Питере зевак в военных мундирах? И откуда неуверенному в себе молодому человеку, попадающему своим происхождением под черту оседлости знать, что мы, в общем-то, давние знакомцы? Скользнув по мне беглым взором, Троцкий подбирает пакет и семенит торопливыми шагами дальше, вслед за удаляющейся спиной Оболенского.
— Шнелль! Шнелль!!!.. — вырывают меня из оцепенения истошные крики немецкой фрау. — Что встал как истукан?!.. Неси, русский грубиян!!!..
Со слухом у меня всё в порядке и слово «швайне», которым напрочь оборзевшая дама (пусть и вполголоса) завершает окрик, я различаю весьма отчётливо. Нет, ну это уже совсем перебор… Не спорю, Германская империя в настоящий момент дружественна Российской, а после победы над Японией, так и вообще – общие интересы и всяческие лобызания, но…
Пальцы мои вдруг как-то сами собой разжимаются, и тяжеленные коробки с французским хрусталём, подчиняясь закону Ньютона, устремляются в полном соответствии с векторной суммой сил притяжения, сообщающим им одинаковое ускорение. То есть, на грязную мостовую. Кажется, я расслышал в уличном шуме жалобный звон разбитого драгоценного стекла.
И, ничего не объясняя соляному столбу, в который вмиг превратилась уроженка прусских земель (жирно будет, а я не мать Тереза, могу и сорваться), я торопливо спешу к стоянке извозчиков, стремясь не выпустить из поля зрения парочку.
План, пусть и путаный, с массой пробелов, но созревает мгновенно: плевать на открытие Думы и все дела – буду действовать сам! Раз империя не идёт навстречу, дядя императора преспокойно копает под племянника, а тому – пофиг, буду делать, как душа подскажет! К тому же, у меня в арсенале есть мощное, ой какое мощное, оружие…
Открытие первой Государственной Думы, кажущееся внешнее спокойствие в Питере – это обман, об этом я знаю как человек, близкий ко двору. Точнее, в нём последние два месяца обитающий. Несмотря на проводимые реформы, выборы и победу над Японией с выплатой репараций, тревожные новости регулярно приходят в Царское Село вместе с курьерами, везущими депеши, новостями о гибели очередного генерал-губернатора, волнениях на заводах и революционных прокламациях, появляющихся то тут, то там. Убит фон Медем в Москве, тяжело ранен едва вступивший на его должность Дурново… Массовая стачка на питерских заводах, знаменующая моё прибытие в Петербург хоть и прекратилась, однако, ходят упорные слухи о новой, на этот раз всеобщей забастовке рабочих в России. Тревога витает в напряжённом воздухе, обретая отчётливые черты в ежедневных совещаниях у императора, хмурых лицах министров, выходящих оттуда и слухах, витающих по коридорам Александровского дворца. И всё чаще в лексиконе его обитателей звучит ранее редкое, обращающееся лишь к Франции конца восемнадцатого века, слово «революция»… Складывается впечатление, что чья-то весьма ловкая и умная рука мутит воду в ступе, под названием Россия…
