Снова и снова в письмах ты забрасываешь невод вопросов, вытаскивая его пустым или заполненным водорослями, мелкой рыбёшкой, рачками и прочей чепухой. Но однажды невод приходит если не с владычицей морскою, то, по крайней мере, с рыбой, и крупной рыбой. А это значит, что ты наконец наткнулась на человека. На Донора. На тайного осведомителя, унёсшего из детства фантастическую память, напичканную странными мельчайшими воспоминаниями – чем пахли опивки, которые выплёскивала из кружки тётка Агапа, та, что сидела на бочке «жигулёвского» на углу Чернышевского и Менделеева. Что за породу голубей разводил Серёга в своей королевской голубятне посреди двора, как метила кур зелёнкой хромая Циля, в отличие от косоглазой Брони – та метила их марганцовкой; как прадед покупал мацу на Песах и кому заказывали шить особые праздничные панталоны с потайным карманчиком для увесистой фляжки. И понеслось, и закрутилось-заколотило…
Не знаю, как и почему, но с юности я понимала, что громоздкая и скучная подготовительная часть работы – это прямая суровая обязанность писателя. Потом тихо и долго себя благодаришь: ай да пушкин-сукин-сын!
В этих горах мусора, который ты подбираешь в разговорах, в блужданиях по разным биографиям старых тёток, в спотыкливом чтении чужих любовных писем прошлого века, подаренных тебе племянницей покойной Зинаиды Клементьевны, в рассматривании старых открыток и фотографий (ах, какой набалдашник трости! он потом сыграет в романе далеко не последнюю роль)… – в этой куче хлама непременно встретится жемчужина, а то и две-три, если повезёт, и уж твоя задача – нанизать этот жемчуг на нитку сюжета.
Я могу бесконечно долго рассказывать о значении слуха в нашем писательском деле; об элементарных длинных ушах, – писатель должен быть неприлично любопытен и, если надо, бежать за прохожим с унизительной просьбой и заискивающей улыбкой: «Вы только что э-э… матернулись… как-то незнакомо-прекрасно… Нельзя ли повторить, я запишу?»
Не говоря уже о неустанных поисках малоизвестных куплетиков, считалок, частушек: «Не ходите, девки, замуж, замужем невесело! То трусы не постирала, то не так повесила!»
Я, например, обожатель всех на свете акцентов. Ведь акцент необходим, как приправа к образу. Одно из важных умений литератора и дьявольски трудная задача: изобразить акцент на бумаге. Однажды несколько дней я искала способ для старого еврейского мужа произносить имя жены – Софочка. И так и сяк ломала голову, пока не поймала точную, почти незаметную согласную в ряду трёх согласных: «т», Софотчка. Но для этого надо вырасти среди моих соседей на Кашгарке, в Ташкенте.
