Конечно, казаки сначала удивлялись голым телам местных мужчин и женщин, но потом попривыкли, кроме совсем молодых казаков. Но те, понятно почему, не могли спокойно пройти мимо голой груди, или оттопыренной задницы, вызывающе торчавшей из-под куска ткани, или травяной юбки. Но проблем пока не было, и слава Богу.
Мы ещё долго очищали пруд от массового крещения негров. Копты были довольны, и активно затаскивали в него всё большее количество людей, объявив его воду священной, и дарованной Богом из чистых небес. Большинство из них ушло под охраной воинов, во все контролируемые селения и города.
Подумав, я отправил самых решительных священников на сопредельные территории, распространять свет веры дальше, придав им по два десятка воинов, для охраны от фанатиков языческих богов. События, тем временем, шли своим чередом.
Войска обучались, казаки охотились на слонов и прочих зверей, добывая слоновую кость и шкуры редких животных. Ремесленники создавали новые изделия, а новоявленные крестьяне, из числа самых хилых и забитых, работали на полях, вспахивая их плугом и бороной.
Ради любопытства, я дал себя уговорить поохотится. Ничего интересного в этом не оказалось. Группа загонщиков выгнала на нас небольшую семью слонов, торопливо переставлявших ноги, и непрерывно громко при этом трубящих. Казаки, выждав, открыли огонь из винтовок. Приложив к плечу свой старый слонобой Энсфилда, я тоже прицелился и выстрелил.
Крупнокалиберная пуля, попав в грудь исполина, заставила встать его на дыбы и мощно затрубить. Перезарядившись, я прострелил ему голову, и старый слон, тяжело завалившись на правый бок, рухнул на землю, подняв целое облако пыли.
Уважение казаков я завоевал не этим, а мастерски ловя змей на их глазах, и сцеживая потом яд. Даже спас парочку из казаков, из числа особо неосторожных, укушенных змеями и насекомыми. А не надо бродить по высокой траве, подражая негритянскому вождю. У некоторых из них началась малярия, с которой я боролся с помощью хинина, и настоек, повышающих иммунитет. Это принесло свои плоды, и никто из казаков, за всё время пребывания у меня, не умер.
Есаул, да и другие казаки, при любой возможности приставали ко мне с вопросами, откуда я знаю так хорошо русский язык, но с каким-то непонятным акцентом. Хотя акцент, как раз-таки, был у них, а не у меня.
В ответ на их расспросы, я рассказывал им откровенные сказки о своём происхождении, делая прозрачные намеки о некоем великом князе, который, якобы, зачал меня с моей, редкой красоты, матушкой. И даже при этом всхлипывал от переполнявших меня эмоций.
