На этот раз осел и сам старался не меньше Хатама. Кое-как он выпрямил задние ноги (благо тянули за хвост) и, опираясь мордой о землю, пытался встать и на передние ноги. В конце концов ему это удалось, осел стоял теперь на всех четырех ногах, хоть и было это жалкое зрелище.
«Мешок-то не пропадет, — думал между тем Хатам. — Мешок не сдохнет и волки его не съедят. А тварь замерзнет, если не будет двигаться. Как видно, даже ослу это понятно, если бы не понимал, откуда бы взялись у него силы, чтобы подняться».
Стремена не то прилипли вместе с грязью, не то примерзли к бокам осла, узда затвердела, как деревянная. Дрожа мелкой дрожью, осел ступил раз, поскользнулся, едва не упал снова, ступил другой ногой и наконец посеменил по дороге.
У мечети Хатам завел осла под навес, сложил в углу несколько сухих поленьев, положил на них два корявых пня и развел огонь, чтобы под навесом стало хоть немного теплее. На душе у него полегчало и успокоилось, теперь оставалось только сходить за мешком. Но сначала он зашел в дом погреться и заодно порадовать старика. Но цирюльник сразу же сделал предупреждающий жест, приставив палец к губам. Старик, оказывается, только что задремал.
— О пшенице он горевал больше, чем об осле. Дома, говорит, нет ни горстки муки, дети голодные.
— Если так, не буду откладывать, пойду за мешком. Этот осел все равно несколько дней будет непригоден к работе.
— Добро, мой сын. Зима есть зима. Невозможно среди зимы ждать, когда потеплеет и откладывать дела на теплые дни. Невозможно также сидеть сложа руки в ожидании еды, которой нет. Но не тяжела ли окажется ноша?
— Неужто не поднять мне двух пудов? Силы у меня еще есть. К тому же, пока я туда да обратно, глядите и рассветет. Только две половинки составляют целое. Сделаем доброе дело, обрадуем старика…
С того самого дня, как Джаббаркул-аист попал в беду и как Хатам спас его, вместе с ослом и мешком муки, с того самого дня этот юноша, ведший до сих пор скитальческую жизнь, поселился и стал жить в одной худжре с Ходжой-цирюльником. И сам-то Ходжа-цирюльник, надо сказать, здесь обосновался совсем недавно и случайно. Словно с неба свалился он в мечеть кишлака Дехибаланд, но никто не поинтересовался всерьез, откуда он взялся и почему тут живет. Только Карим-каменотес высказался о незнакомом пришельце: «Этого человека, — сказал Карим, — дал нам сам бог. Речь его вполне разумна и похож он на честного и правоверного человека. Если он приживется у нас и заместит покойного Аймата-суфия, то душа суфия будет на том свете обрадована». Эти мудрые слова пришлись по сердцу жителям Дехибаланда, и скиталец Хаджи сделался обитателем худжры при мечети.
