.
Лорсен обратил хмурый взгляд на Огарка, неловко переминавшегося в углу, словно сама идея того, что тот может оказаться в чем-то полезен, была оскорблением для здравого смысла. Вик и сама до сих пор не понимала, зачем притащила паренька с собой. Возможно, просто потому, что больше у нее никого не было.
– Не то чтобы потребоваться, наставник, – поправила она, помня о том, что ни один медведь, барсук или оса не охраняют свою территорию столь ревностно, как наставник инквизиции. – Однако… я думаю, вы имеете представление, какой будет нанесен урон – в финансовом, политическом, дипломатическом отношении, – если Вестпорт проголосует за выход из Союза.
– Имею, – сухо отозвался Лорсен. (Сам он, будучи наставником Вестпорта, остался бы в таком случае без работы.)
– Именно поэтому его преосвященство подумал, что, возможно, моя помощь вам может пригодиться.
Лорсен положил письмо на стол, подвинул его, чтобы оно лежало ровнее, и встал.
– Простите мне мои сомнения, инквизитор, но произвести хирургическую операцию на политике одного из крупнейших городов мира – не совсем то же самое, что прихлопнуть какой-то бунт.
Он открыл дверь, ведущую на галерею.
– Угрозы должны быть страшнее, а взятки больше, – отозвалась Вик, следуя за ним и слыша сзади шарканье Огарка, – но в остальном, как мне кажется, сходство имеется.
– В таком случае позвольте представить вам здешних непокорных рабочих: старейшины Вестпорта!
И Лорсен, ступив на балюстраду, повел рукой, указывая вниз.
Перед ними лежал огромный Зал Ассамблеи с мозаичным полом из полудрагоценных камней, выложенных геометрическими узорами, на котором главные люди города обсуждали важнейший вопрос о выходе из Союза. Кто-то из старейшин стоял, потрясая кулаками или листками бумаги, другие сидели, угрюмо наблюдая за происходящим или держась за голову. Некоторые перекрикивали друг друга по меньшей мере на пяти языках – звонкое эхо не позволяло различить, кто именно говорил и тем более что он говорил. Еще кто-то тихо переговаривался с коллегами, кто-то зевал, чесался, потягивался, сидел, уставясь перед собой. Группа из пяти или шести человек пристроилась в укромном уголке за чаем. Здесь были люди всех ростов, всех типов, всех цветов кожи и всех народностей – поперечный срез всего безумного разнообразия населения города, который называли Перекрестком Мира, втиснутого на узкую полоску пересохшей земли между Стирией и Югом, Союзом и Тысячей островов.
