– Синьор комиссар, по-ихнему, по-американски это значит «мертвый покойник».
– И только?
– Никак нет, синьор комиссар, потом она стала говорить «лейка-лейка».
– Чего?
– Синьор комиссар, по-американски «лейка» означает «озерное озеро».
Разряд тока, пронзивший комиссара, был почти болезненным.
– А потом?
– Потом все. Повесила трубку.
– Фацио на месте?
– Еще не явился в присутствие.
– А Галло?
– Тут.
– Пусть сейчас же приедет за мной.
Туман в голове рассеялся, будто его сдуло порывом ветра. На смену ему пришла полная ясность. Ибо он знал, увы, что его предположение подтвердится. Разрозненные детали головоломки, которые он всю ночь старался держать на расстоянии друг от друга, теперь, после этого звонка, моментально соединились, и каждая встала на свое место.
Не успел он ни принять душ, ни побриться – лишь впопыхах умылся и опрокинул четыре чашки кофе одну за другой, – как явился Галло.
– Что будем делать, комиссар?
– У нас последний этап охоты за сокровищами.
По тону голоса комиссара Галло понял: вопросы задавать не стоит.
– Куда поедем?
– Выедешь на шоссе на Галлотту. Немного не доезжая слева будет поворот с вывеской винного заведения, свернешь туда и остановишься. Да, можешь гнать как угодно и вруби сирену.
Бросив изумленный взгляд на комиссара, Галло молнией рванул с места.
Монтальбано прикрыл глаза и вверил себя Господу.
– Теперь выруби сирену и постарайся не шуметь, – сказал Монтальбано, как только они свернули на узкую дорожку между деревьями, которая вела к винной лавочке.
Двери и окна домика были еще закрыты. Оно и к лучшему. Комиссар не хотел, чтобы за ним увязались докучливые зеваки.
– А теперь? – спросил Галло, останавливаясь.
– Теперь смотри внимательно. Езжай вперед, но дорога вся в колдобинах, по ней ездят одни внедорожники. Как, справишься?
Вместо ответа Галло, ухмыльнувшись, бесшумно тронулся с места. Водил он и правда мастерски.
Комиссар опасался, что машина вот-вот присядет на задок или перевернется, но всякий раз Галло умело выруливал. И все же, когда они добрались до берега озерца, гонщик весь взмок, хоть выжимай.
– А теперь?
– Я вылезу покурить, а ты можешь заняться чем хочешь.
Курить ему совершенно не хотелось, это был всего лишь предлог, чтобы оттянуть момент истины. Или скорее чтобы собраться с духом, прежде чем ему откроется тягостное зрелище (если он прав в своих догадках и предположениях).
Потому что он представлял себе ужас. Чистый ужас.
Ужас, который еще тяжелее вынести таким великолепным утром, столь ясным, что его краски резали глаз подобно лезвию, а озерная вода излучала свет, словно кусочек неба, упавший на землю. Все застыло, ни былинки не шелохнется, полная тишина. Ни птичьего пения, ни далекого лая собак. В непогоду ему было бы легче с этим справиться.
