.
Однако большинство членов милиции в свой черед несли ночной дозор или охраняли городские ворота, но почти не участвовали в арестах. Более того, самые активные члены милиции редко относились к видным городским или судебным чинам. Городские власти получали постоянные жалобы как раз на то, что местная элита пренебрегала несением дозорной службы и охраной ворот. "Нежелание "добрых буржуа" регулярно участвовать в действиях городской стражи оставило милицию в руках ее более радикальных членов и усилило стремление ставить католическое рвение выше задачи поддержания общественного порядка. Уже осенью 1562 г. воинствующее ядро городской стражи настолько отождествило себя с католическим делом, что ряд капитанов милиции были готовы проверить религиозную благонадежность высших судебных магистратов. Уверяя, что члены Парламента посещают тайные богослужения, капитаны требовали, чтобы этих людей лишили чинов и вынудили покинуть город"[191].
Мятежный дух отдельных деятелей милиции, усиленный религиозным рвением и новым сознанием своей власти, возрос за десять лет между первой религиозной войной и Варфоломеевской ночью. К 1572 г. милиция оказалась сильно разобщенной и ненадежной. Городские чиновники не могли рассчитывать на ее повиновение приказам. Но это не значит, что милиция полностью переметнулась к Гизам; раздоры в ее рядах означали, что она не являлась надежным орудием ни для кого. Часть головорезов из состава милиции участвовала в бойне, но мы не должны их отождествлять со всей милицией, не говоря уже о парижской буржуазии.
Далее, я готова отстаивать свое мнение, что радикалы верили и должны были верить в то, что приказ к избиению исходил от короля. Господь даровал королю карающий меч, и именно его дозволение (или вера в данное им дозволение) развязало народное насилие[192]. Буржон утверждает обратное, ибо, по его мнению, эта преданность королю не согласуется с сознательным попранием королевского авторитета, на котором он создает "восстание" Варфоломеевской ночи[193].
Наконец, Буржону не удается обосновать свое главное обвинение парижской буржуазии в восстании против короны. События и действия, описанные в его книгах и статьях, не создают убедительного образа города, охваченного мятежом против королевской власти, не говоря уже о восстании, которое должно стоять "в одном ряду с 1588, 1648, 1789 гг."[194] Ясных свидетельств того, что кто-либо усматривал в деяниях Варфоломеевской ночи — убийстве гугенотов — способ политического или экономического воздействия на короля, просто не существует.
