Большую часть общества составляли свободные общинники, ведущие индивидуально (вместе со своею семьей) крестьянское хозяйство и служившие в военное время в ополчении. Возможно, участие в набегах было добровольным, так как рядовые воины были сами заинтересованы в захвате добычи (в какой-то части ее брали сообща, а затем делили, но, как видно из эпизода с Лже-Хильвудием, иногда захватывали также индивидуально). Ценные вещи, деньги, пленники, несомненно, повышали социальное положение их обладателя. Полученные от империи в качестве выкупов, даней и платы за службу, а также захваченные в набегах ценности служили платежным средством в торговых операциях не только внутри объединения, но и между союзами склавинов и антов, т. е., помимо важной престижной функции, движимое богатство вело к углублению имущественной дифференциации.
Деньги и ценности обращались на покупку рабов, дорогого оружия, предметов роскоши, на богатые жертвоприношения, о которых сообщает Прокопий (с. 126) (их пышность поднимала престиж приносившего жертву), на обеспечение прислуги и лично преданных хозяину вооруженных людей, конституировавшихся в дружины. Данных о концентрации в руках знатных лиц земельной собственности уже в это время не имеется.
Нет оснований думать, что «отбывшие срок» рабства пленники составляли особый слой, менее равноправный, чем прочие свободные общинники. В этом отношении дело, видимо, не изменилось и в эпоху Маврикия, который предупреждал византийских полководцев, что во время похода в земли славян они должны опасаться встречаемых там ромеев по происхождению — они способны повредить своими советами в пользу «варваров», так как «есть ромеи, которые, с ходом времени переменившись, забыли о своих и предпочитают отдавать благосклонность врагам» (с. 285–286). Все это возможно в обществе, где социальные противоречия еще слабо выражены.
Соответственно нечеткости социальной стратиграфии было нечетким и обозначение в византийских источниках поднимающейся у славян племенной аристократии, хотя на ее существование имеются вполне ясные указания, особенно с конца VI — начала VII в. В V — первой половине VI в. общественная роль вождя племени или союза племен зиждилась, по-видимому, преимущественно на его авторитете как военного руководителя и добровольно признаваемого высшего арбитра в случае конфликтов. Псевдо-Кесарий говорит, что славяне не почитают и даже убивают своих вождей (αρχοντας) и старейшин (γεροντας) или на пиру, или в пути, что они самовольны и не имеют начальника (BИИHJ, I, с. 5). Видимо, должность вождя была еще выборной, считалась, может быть, временной, и недовольство его действиями или желание поставить нового вождя могли приводить к расправе соплеменников над прежним вождем.
