, то Фрейд попытался объективно подойти к самой сфере субъективного, изучить её законы. И в решении этой задачи он оказался радикальнее и одновременно последовательнее многих современных ему психологов, сосредоточивших своё внимание на изучении того, что хотя и принадлежит сфере психического, но составляет её объективную или объективируемую сторону, и опять же исключивших собственно субъективное в его специфике – пристрастности, тенденциозности, фантазийности и т. д. Ведь Фрейда как раз начинают интересовать намерения, желания, фантазии, образы сновидений – словом, всё то, что до него неизменно оказывалось за бортом объективного научного рассмотрения. И всё это он стремится исследовать и понять с предельно возможной научной строгостью.
Лекции, которые Вы держите в руках, также дают увидеть, насколько сам материал, к которому обращается Фрейд, был непривычен в качестве предмета изучения его аудитории. Фрейду приходится долго подводить слушателей к мысли о том, что ошибочные действия и сновидения могут быть предметом научного интереса, прежде чем он приступает к изложению собственно материала и полученных им результатов. Применительно к толкованию сновидений Фрейд указывает, в частности, на то, сколь контрастирует пренебрежительное отношение к этой теме современной ему науки с тем значением, которое придавалось толкованию сновидений в истории человечества. «Насколько мы знаем, – говорит он, – древние народы придавали всем сновидениям большое значение и считали их практически значимыми. Они видели в них знаки будущего, искали в них предзнаменования. Для древних греков и других народов Ближнего и Среднего Востока военный поход без толкователя сновидений был подчас так же невозможен, как сегодня без воздушной разведки. Когда Александр Македонский предпринимал свой завоевательный поход, в его свите были самые знаменитые толкователи сновидений. Город Тир, расположенный тогда еще на острове, оказал царю такое яростное сопротивление, что он подумывал уже об отказе от его осады. Но вот однажды ночью он увидел во сне танцующих в триумфе сатиров и, когда рассказал это сновидение толкователю, узнал, что ему предвещается победа над городом. Он приказал войскам наступать и взял Тир. Чтобы узнать будущее, этруски и римляне пользовались другими методами, но в течение всего эллинско-римского периода толкование сновидений культивировалось и высоко ценилось» (наст. изд., с.).
Подобного рода обращения Фрейда к Античности не только показывает нам его хорошее знание античной истории и любовь к ней, но и его отношение как учёного к историческому опыту человечества. От этого опыта он так же не готов отступиться, как и от фактов, которые мы можем наблюдать. Он не готов в духе линейного понимания прогресса в человеческом познании довольствоваться предположением о том, что современная наука вобрала в себя всё познавательно ценное, что разрабатывалось в прошлом. Напротив, Фрейд обращается к прошлому как к тому, что может обогатить нас оказавшимися в пренебрежении или не учтёнными наукой темами и предметами – причём обогатить именно как учёных.
