Радио молчало. Коуну недоставало звуков человеческого голоса. Приходилось вслух разговаривать с самим собой.
«Чего еще ждать от жизни в беспросветном одиночестве?»
— Продолжения жизни?
«Чтобы вечно жить одному?»
— Он вынул из него ребро и сотворил Еву.
«Ты считаешь себя Адамом?»
— Поскольку имеется вакансия, то почему бы и нет?
Изредка шел дождь. Могучие ливни уже сделали свое дело и теперь прекратились. Большую часть времени небо было ясным и воды отступали, но не проходил гнев Коуна на Бога, произведшего все это жуткое разрушение. Человеческая жизнь для Него ничего не значила. Возможно потому, что сам Он никогда не жил человеческой жизнью? Вот Иисус, тот жил и мог бы Ему порассказать. «Хорошо бы обоих привести к мировому судье», — подумал Коун.
(Оглушительные раскаты грома. Коун спрятался и несколько дней не смел показаться на палубе.)
Кончался запас питьевой воды, потому что часть ее во время Всеобщего Опустошения пролилась в океан, присоединившись к Потопу. Еды хватало, но Коун ел безо всякого аппетита.
Профессиональная квалификация позволяла Коуну с большой точностью определять возраст органических отложений, которые он доставал со дна, но в небесных светилах он ничего не смыслил. Тем более в навигации. Он мог только догадываться, в какой точке залитого водой земного шара они могли находиться. Он нашел на корабле различные инструкции по ремонту и содержанию двигателей и электросистем, но починить ничего не смог. Да и к чему, если все равно не было никакой надежды отыскать хотя бы клочок суши? Корабль несло неизвестно куда, и он размышлял о том, будет ли смысл в том, чтобы удержаться еще немного на поверхности, если «Ребекка Кью» начнет тонуть.
Однажды, когда день показался ему особенно знойным и тоскливым, он решил, что корабль уже вышел за пределы акватории Тихого океана. «Где я и что буду делать на опустевшей планете?» — подумал Коун.
Он поклялся себе, что будет жить, несмотря на то, что Господь в Своем великом гневе сперва как будто вынул его из петли, а теперь снова сует в петлю.
Один раз он услышал оглушительное хлопанье крыльев и, ожидая увидеть сияющего ангела, поднял глаза к небу, но там был только разорванный клок неба, принявший форму старческой руки.
Он упал на колени и вознес молитву. Слышен был только его голос. Ни ветерка.
Однажды лунной ночью Коуна во сне пробрала дрожь — ему почудилось чье-то присутствие на корабле. Он сел и подумал о своей рано умершей молодой жене. Он постоянно оплакивал ее и вспоминал тех, кто погиб во время Бедствия.
