Он опустился на дно минут за двадцать до того, как смертоносные ракеты рванулись навстречу друг другу, а когда поднялся на поверхность — всеобщая мировая война уже закончилась и человечество завершило свое полное самоуничтожение. На корабле не осталось ни одной шлюпки, только валялась на палубе пара спасательных жилетов, свидетельствовавших о паническом бегстве, но потом Коун наткнулся на желтый надувной плот, который, возможно, оставили для него, и подумал, что напрасно он обижался на коллег.
С момента, когда гибельный смерч пронесся над планетой, до выхода Коуна на поверхность прошло, вероятно, несколько часов. Батискаф поднимался медленно, раскачиваясь как маятник и замирая каждые несколько минут. У Коуна от страха останавливалось сердце.
Подъем был ужасным. Перепуганные рыбы в панике бились об иллюминатор. Коун выключил свет. Подъем продолжался в абсолютной темноте. Когда он приблизился к борту корабля, никто не пришел ему на помощь. Батискаф швыряло и мотало в волнах как пробку. Наконец Коуну удалось высунуть голову, но его тут же вырвало.
Он подтянул батискаф к борту и ухватился рукой за металлическую лестницу. Над головой белыми макаронинами болтались веревки, на которых прежде висели спасательные шлюпки. Небо все было в огромных облаках пепла и по временам озарялось всплесками далекого пожара или извержения. Поверхность океана покрывали мертвые тела рыб и животных. Коун почувствовал запах падали — и понял, что произошло. Его охватил ужас, смешанный с тошнотворным отвращением ко всему человеческому роду. Там, где стальные ракеты, не достигнув цели, шлепнулись на дно, над волнами поднимались омерзительные дымные смерчи.
Непонятно, почему он остался в живых. И как долго все это может продолжаться. Замерить уровень радиации? Бессмысленно. После Хиросимы некоторые выжили, некоторые — нет. Что будет, то будет.
В радиорубке он нашел последнюю запись радиста и узнал то, что и так было ясно: человечество свело счеты с самим собой.
* * *
Он помнил: радуга была добрым знаком Ною, что другого потопа не произойдет. Кроме того, она была знаком заключенного Договора.
На утихнувшей поверхности моря покачивались трупы. «Ребекка Кью» медленно плыла, накренившись на бок, раздвигая носом перевернутых кверху брюшками рыб и черные озера зловонной тины и грязи.
Коун заснул на парусах у поваленной мачты, и пока он спал, судно продрейфовало вдоль какой-то вулканической гряды и вновь ушло в открытый океан. Он проснулся, полный печальных мыслей о тщете человеческого существования, о миллиардах загубленных жизней. Стал припоминать имена тех, кого знал лично, потом тех, кого лично не знал, но о ком слышал. Он справлял траур по цивилизации, по добру, мужеству, радости — по всему тому, что было в людях хорошего.
