Ослепленный светом нескольких зажженных спичек, Макарьев в первое мгновение зажмурился и не разглядел свояченицу. Та поначалу и не нашлась, что сказать.
— Здравствуй, Никифор Петрович! Пришел! — проговорила она после долгого молчания.
— Устал что-то, извини… Задремал. К тебе я не пойду. Дело большое.
— Ты, верно, опять правду ищешь?.. Ох, Петрович! Это время не для правды. Главное — жить! О себе подумай, о детях…
Макарьев закашлялся и, чуть только успокоился, поспешно, боясь, что кашель помешает говорить, обратился к свояченице:
— Старуха тут одна в больнице, в холодном коридоре. Взята из лагеря. Поговорить бы с кем из немцев. Зачем она тут, старая… Помоги, Катя, — начал он, силясь подавить царапающий глотку кашель. Назвал фамилию женщины и понял, что свояченице она ничего не говорит. Это и к лучшему. Он назвал и фамилию женщины, которая придет за старухой.
— Вот и все! Это очень важно для меня и для Ольги. Обрадуешь нас, — сказал Он, прощаясь.
— Хорошо, Петрович. Постараюсь, — ответила Катя.
Она выполнила просьбу Макарьева. Немедля пошла на квартиру полицейского. Это был благообразный человек с короткими седыми усами. Лицо его светилось необычайным для военного времени здоровьем. Каждый раз, когда он задирал голову по какой-то странной привычке, на его шее появлялась жирная складка. Полицейский как должное принял свиной окорок и две банки меда.
— Может, еще что подбросите? — сказал он, сохраняя все тот же благостный вид. — Я не для себя только… Мне надо дать другим… Кто повыше.
Взятка подействовала. Через три дня Данченкову выпустили, и она с помощью друзей пришла в деревню Чет, где ее разыскал комиссар Гайдуков. Здесь же она узнала радостную весть: ее сынок Мишка в бригаде, а Федор награжден орденом.
— Федор теперь майор, — сказал Гайдуков. — А вы — мать, достойная своего сына. Мы зачислили вас в состав Первой Клетнянской партизанской бригады.
В хате, где сидели партизаны, поднялся дружный шум, какой-то подросток хлопнул в ладоши, но, словно бы спохватившись, отошел в тень. Расплылись в улыбках лица женщин, и только старик нервно дернул головой, посмотрел вокруг и остановил взгляд на матери командира.
— Зачем ее в партизаны? На печку ее. Отогреть…
Ему казалось, что комиссар подтвердит: да, мол, на печку.
— Замолчи, старый, не путай, все правильно, — спокойно проговорил один из партизан.
Старик замигал и отошел в сторонку.
Назавтра, после того как отпустили Данченкову, в Жуковку из Олсуфьева приехал Черный Глаз. В канцелярии лагеря ему сказали, что тифозная старуха в безнадежном состоянии передана родственнице.
