— Слишком много однофамильцев, — неуверенно буркнул Коржинов. — Очень много!
— Не ваше дело. Гестапо разберется! Повторяю: всех Данченковых взять, всех! Никого не жалеть!
Утром следующего дня эсэсовцы и полевая жандармерия рыскали по селам и хатам и забирали всех, кто носил фамилию комбрига.
Отряд карателей приехал в родную деревню Данченкова.
Отец Федора умер еще до войны. Мать, Ефросинья Поликарповна, растила младшего сына — Мишку. Старший, Иван, погиб на фронте. Третьего, Григория, гитлеровцы заставили сопровождать обоз с награбленным хлебом в Брянск. Вскоре прошел слух, что Гришу расстреляли. Была у Федора и сестра, но она в начале войны ушла из села, погнала колхозный скот в глубокий тыл.
Гестаповцы особенно заинтересовались родной деревней Данченкова. Они установили вокруг деревни засады, зорко следили за появлением прохожих. На дверях каждой хаты вывесили списки жильцов. Упаси бог, если в доме окажется кто-нибудь посторонний. Но жуковцы загодя были предупреждены.
С большим риском перед полетом в Москву Данченков пришел к матери. Недолгим было свидание. Прощаясь, сын предупредил:
— Если тебе, мама, пришлют от моего имени письмо и покажут мою подпись, не верь, родная. Писать тебе я не буду. И подпись мою ты не признавай. Если тебе будут говорить, что я ранен, лежу в лесу или в овраге, не верь! Если скажут, что я убит, все равно не верь! Если фашисты приведут меня для очной ставки, ты, родная, отрекись от меня! Трижды, сто раз — отрекись! Говори одно: мой сын уехал в Орел, оттуда на Украину, к жене, а куда точно — не знаю! Только это и говори. Больше ничего! И своим это скажи. Односельчанам я верю, они не подведут. — Данченков нежно смотрел в Лицо матери. Старая женщина не отводила взгляда, светлые точки дрогнули в ее глазах — и погасли.
Вскоре за матерью приехали партизаны.
— Комиссар за вами прислал. В лесу будете жить.
Но мать, узнав, что сын на Большой земле, не решалась ехать.
— Зима наступает. Куда ж мне с детьми в лес. Люди у нас верные… Не дадут в обиду.
Но пришел час, когда она пожалела об этом.
…Их было шестеро. Громилы вломились в дом. Выбили дверь, не дожидаясь, когда откроют. Деревня всполошилась: плакали дети, голосили бабы.
— Фамилия? — злобно прохрипел гестаповец.
— Данченкова! — тихо ответила мать.
— А ты куда? — схватил фашист мальчика.
— Домой! Я Мишин, дяденька, я Мишин, — заплакал он.
Мальчишку, к счастью матери, отпустили, а ей даже не дали одеться во что-либо теплое. Выгнали на улицу, где уже толпились арестованные. Пешком пригнали в село Пеклино, что раскинулось по обеим сторонам шоссе. Всех Данченковых заперли в холодном помещении бывшего магазина, три дня держали без пищи и воды, а на четвертый погнали в Жуковку.
