Операция прошла отлично.
Действительно, судьба — то злодейка, то веселая озорница…
И кто знает, как сложилась бы дальше эта история, если бы однажды под вечер к нам не пришел Степан…
В Ключевое приехал областной драмтеатр. Давали спектакль «Дядя Ваня».
Наш местком раскошелился и устроил культпоход. В больнице это было настоящим событием.
Женщины сбивались с ног, бегая друг к другу на локальные совещания по вопросам туалетов.
Шипели утюги, потрескивали на раскаленных щипцах женские волосы. Распечатывались и благоухали по всему больничному двору лучшие духи.
Мужчинам же собраться — как голому подпоясаться. Они побрились и теперь покуривали в беседке, лениво переговариваясь о всяких пустяках минувшего дня.
Моя Конопушка нервничала и ругала меня очень неласковыми словами. Дело в том, что я ненавидел галстуки и запонки, чувствовал себя в них скованно. Галстук у меня вечно сползал набок или выбивался из-под пиджака, запонки расстегивались и болтались, а то и вовсе терялись. Да и вообще они казались мне побрякушками, неизвестно кем и зачем придуманными. То ли дело пуговицы: удобно, надежно и не выпячиваются, не выпирают…
Симе же нравилась на мне эта амуниция, и она ее покупала — самую дорогую, самую модную.
Я засовывал ненавистные предметы в разные неподходящие для них места, и Сима теперь никак не могла найти своего любимого, в черную искорку, импортного галстука и запонок из необделанного, какого-то заплесневелого янтаря.
Поэтому и ругала меня. Ведь ей обязательно хотелось видеть мужа одетым лучше всех, по-городскому, современно.
— Ведь ты теперь, — говорила она, — знаменитость в областном масштабе, на тебя будет сегодня смотреть все Ключевое!
И когда нашла все-таки эту амуницию, обрядила меня, к нам пришел Степан.
В неизменной засаленной гимнастерке, по обыкновению небритый, он пришел с сазаном в рюкзаке. Поздоровался, застенчиво улыбнулся темными угрюмыми глазами и сказал:
— Рыбки, говорицца, свеженькой принес…
Сима знала Степана только по моим рассказам, представляла, видно, совсем иным и теперь смотрела на него удивленно, с жалостью и некоторой брезгливостью.
Степан насторожился. Я прервал неловкое молчание:
— Давай-ка, Степа, рыбину… Вот сюда, суй в холодильник…
— Мальчики, — обратилась к нам Сима, — идите погуляйте, пока я оденусь.
Мы сидели со Степаном на скамейке, под кустом сирени с засохшими темно-желтыми цветами.
«Почему не срезали цветы? Зачем их оставили? Чтобы наводить на людей грусть? Но ведь сирень цветет на радость людям».
