— «Сей сад посажен на благо людям в одна тысяча восемьсот девяносто первое лето от рождества Христова», — прочитала Катя.
Показалось, будто я услышал голос человека, сажавшего эти могучие яблони. Был тот голос старчески хрипловатым, заветренным, похожим на голос Степана.
— Когда мне бывает плохо, — продолжала Катя, — я прихожу сюда. Посижу, посмотрю на этот камень, послушаю, как шумит сад, — и становится легче. Многое, из-за чего трепала нервы, мучилась, злобилась, здесь вдруг оказывается таким ничтожным… Знаете, как меня зовут в совхозе? Борьбистка. Я — агроном по борьбе с вредителями и болезнями.
— Знаю, мы с вами коллеги.
— Как сказать… Вы потерпели неудачу с моим аппендицитом, и люди были готовы заплевать вас, хотя вы из-за этой неудачи страдали в тысячу раз больше, чем они все, вместе взятые. Сейчас вы сделали операцию на сердце. Трудную. Как вы рисковали своей честью, совестью, наконец, просто человеческим благополучием, без которого ноги протянешь! И что?! Из-за кого? Из-за хулигана, дикаря Яшки… Подвернись ему под пьяную руку, он и вас прибьет. И вообще мало ли мерзавцев вам приходится лечить, спасать от смерти… А я делаю совсем другое — украшаю землю. Вы посмотрите: этим яблоням по семьдесят лет. Разве хоть одна из них, хоть когда-нибудь сделала человеку зло? Нет. Сады только радуют людей. Я плохо разбираюсь в философии, но если, как там говорят, есть абсолютные и относительные истины, так мои сады — абсолютная истина, а ваша работа — весьма относительная…
— Да, но яблоки из вашего сада едят и мерзавцы, — не без ехидства заметил я. — Получается, что мы…
— И ничего не получается. Я хоть не вижу противных рож, — резко перебила меня Катя, — я по целым дням в саду, любуюсь… А у вас — кровь…
Она нервно встала и пошла к мотоциклу.
— Катя, вы обиделись, что ли?
Она глянула на меня, и опять в ее глазах, как в тот раз в больнице, я увидел тоску.
— Нет, это не то слово. Я устала. Хотите клубники с молоком и сахаром?
— Хочу. Отчего устали?
— Украшать землю, — с грустной иронией сказала она. — Земли красивой вокруг меня уже больше чем достаточно, а людей хороших маловато.
Катя лихо вела мотоцикл.
«Конечно, — думал я, — садовником быть приятней, но кто будет лечить этих украшателей, вскрывать им нарывы, кто облегчит их боли и подарит улыбку? Яков-поножовщик? Ну и пусть. Кто знает, возможно, это была его последняя драка, и он воспитает теперь своего сына очень добрым человеком, умеющим любить цветы и ненавидеть ножи…
