Тогда Степан бреется, отмывается, надевает гимнастерку с орденами и идет через все село в кино, выставляя напоказ своих сынов и внуков.
Таков Степан, мой друг.
Не скажу, что он герой, но, честно говоря, если бы на меня рухнула такая куча горя и бед, я вряд ли выкарабкался бы из-под нее. А Степан выкарабкался…
В то утро, когда Яша впервые с нами поздоровался, я пришел на Попову яму и ждал, что скажет Степан по поводу моей удачи. И он сказал, лукаво улыбаясь:
— Одна ласточка весны не делает. Слышь, парень?.. Судак на ракушку уже стал браться. Нога у меня что-то разболелась. Сходил бы ты на перекат за ракушками…
Шел я скошенным лугом к перекату и думал: конечно, Степан прав со своей ласточкой, но мог бы он и порадоваться моей первой удаче. Я все-таки считаю его другом. Обидно!
В газете Божедомов хвалил меня и восторгался операцией, а сам сказал: «Не одобряю».
Женихов ассистировал, а потом сказал: «Ты настоящий хирург, малыш… Но я тебе больше не союзник».
Что они, все с замедлителями?
И Степан?
Полдня я просидел на речке, протосковал.
Дул противный северо-восточный ветер. Рыба совсем не ловилась.
Степан ночью поймал немного сомят и отнес их в Ключевое, в детский сад.
Я лежал в землянке, вдыхая запахи свежего сена, сырой земли и тосковал. Это даже была не тоска, а какая-то опустошенность. Будто трое суток находился в состоянии сильной перегрузки, а потом вырвался на орбиту и стал невесомым. Легко и приятно, а телу все-таки жаль своего утерянного веса. И сердце ныло…
Не дождавшись Степана, пошел домой.
Когда идешь в село лугом, то справа, приблизительно в километре, на пологом, во весь горизонт косогоре виднеется небольшое селение. Я говорю «виднеется», потому что белокаменные одноэтажные домики под алыми крышами то там, то сям высовывались из зелени садов, которые занимали весь косогор, и будто играли в прятки, поддразнивали меня, манили к себе.
Каждый раз, когда я шел на рыбалку, говорил им, словно девчонкам в алых косынках: доброе утро! А шел с рыбалки — прощался с ними.
День ото дня и сад, и домики, и высокая водонапорная башня мне казались все красивее, а небо над косогором — ярче, голубее, чем в других местах. Все больше хотелось пойти и заблудиться в тех садах, лежать на мягкой душистой земле и слушать тамошних соловьев. Но я боялся: а вдруг все, что кажется отсюда волшебным, вблизи — обыденное, серое?
Нет, никогда не пойду на косогор! Пусть вечно живут те пригожие девчонки в алых косынках, тот маленький рай, созданный моим воображением.
